Улан. Венедская держава

Панфилов Василий Сергеевич

В двор московской усадьбы Головиных он вышел задумчивый – настолько, что даже разминку совершал скорее формально, что редко с ним бывало.

– Паап, – прервал его раздумья восьмилетний Богуслав, – ты обещал показать нам «Стальной смерч».

Почти тут же заныли и остальные детишки – не только его, но и Головинские – в самом широком смысле, ибо сюда же входили, к примеру, отпрыски Рысьева, женатого на одной из женщин рода. Да и взрослые не остались в стороне… Что ж, репутацию грозного воина нужно иногда подтверждать – и лучше делать это не в битвах и не на дуэлях, а на таких вот родственных «междусобойчиках», когда собирается вся родня и друзья.

Вытащив клинки из ножен и придирчиво рассмотрев – не потускнел ли металл, Рюген накинул на кисти темляки [26]

и начал потихонечку вращать саблями. Постепенно движения становились всё быстрее и быстрее и вот уже видно только два сверкающих круга. Постепенно двигаться начали не только руки, но и всё тело. Князь делал выпады, уклонялся, «ломал» носком сапога колени, а каблуком – ступни невидимому противнику. И всё это быстро, очень быстро… И долго. Тот же Рысьев был одним из лучших мастеров клинка в гвардии и «танец с саблями» в его исполнении всегда производил впечатление. Да, не так быстро и некоторые пируэты в принципе не были ему доступны – гибкость, прыгучесть и «текучесть» Померанского была далека от нормы. Во всяком случае, прыжки выше собственного роста были для Рысьева недоступны. Но главное – время. Прошла минута, вторая… Даже опытнейшие бойцы в расцвете лет начали бы задыхаться, а герцог прервал свой танец только через десять минут.

26

Темляк – шнур-петля на рукояти оружия, чтобы не потерять это самое оружие.

Раздались восхищённые возгласы и мужчины тут же обступили родича, делясь впечатлениями и прося поделиться секретами. У мальчишек же «звездой» стали Богуслав со Святославом – для своего возраста они были более чем хороши и сейчас демонстрировали детворе ужё своё умение.

До Владимира сквозь говор обступившей толпы время от времени доносились детские разговоры:

– А мой папка ещё и не так…

– …сто турок в том бою, головы – раз!

– …смогу… вырасту.

Несколько дней относительного отдыха в Златоглавой… Относительного потому, что дела Департамента никак его не отпускали и Ломоносов с Кантом использовали авторитет принца как своеобразный таран для решения некоторых дел.

– Ну сам знаешь, княже, – басил Михайло Васильевич, бесцеремонно хватая его за обшлаг и подтаскивая к столу с документами. Померанский не сопротивлялся – привык уже к своеобразным манерам гения.

– Время, мать их! – Тут Ломоносов погрозил кулаком куда-то в сторону окна, – всем Москва хороша, но вот «раскачиваются» долго!

– Так есть, принц, – мрачновато подтвердил Иммануил Кант, – москвичи работать уметь, но вот если что-то новое… Всё – стоять, размы… думайт. Стоять – и не подвигнешь их с мест – толко с пинка. Потом да – подходят, говоряйт:

«– Спасиб, молодец», но потом. А когда пинаш – ругаются, шум поднимайт. Вы пнёш – ругаться не будут, честь большая, авторитет. Много быстрее дела сделаем.

Ну и куда деваться? Ходил, «пинал»… Пришлось навестить самых значимых москвичей вместе с учёными мужами, показывая важность последних.

Затем – всё, начались репетиции коронации. Роль у Грифича в ней была небольшая, но важная – он и канцлер Воронцов заменяли некоего условного отца в сложной церемонии венчания Павла на царство. Канцлер – как первое лицо государства после императора – плюс как родственник. Рюген – как Наставник, который в русской традиции тоже считался родичем, причём очень близким.

Вообще, церемония получалась дико сложной и красивой. Очень много аллегорий, отсылок к древнегреческим и древнерусским мифам, к Евангелию, к Голубиной книге [27] , ещё к чему-то. Знатоки были в восторге, а престарелый князь Щербатов, отпраздновавший недавно восьмидесятилетний юбилей, в припадках умиления принимался жевать свой парик, стягивая его с плешивой головы.

– Господи…, – умилённо говорил он, – ну до чего славно-то – всё по старине.

Волей-неволей знатоки церемоний просветили и Померанского. Коронация и правда получалась невероятно продуманной,

устраивающей как староверов, так и православных – все видели в ней что-то своё, причём – противоречий не возникало!

27

Голубиная книга – сборник восточно-славянских духовных стихов, дающий ответ на космогонические вопросы. Этакая смесь язычества и христианства.

Рюгену коронация далась невероятно тяжело – как один из важных участников, он несколько раз переодевался и получасовое стояние в праздничной «московской» [28] шубе в летнюю жару… Да мерное вышагивание, да торжественная речь… Несмотря на всё здоровье и пресловутую экстрасенсорику, всё было как в тумане.

– Нормально? – Спросил он чуть погодя, уже в Кремле, подошедшего Румянцева. Тот сперва не понял вопроса, затем вгляделся и покачал головой:

– Тяжеленько тебе далось… Да нормально, хорошо даже – ни единой ошибочки никто не сделал.

28

Так назывались парадные меховые шубы, невероятно тяжёлые, тёплые и дорогие.

Грифич ощутимо расслабился и Наталья погладила его по плечу.

– Я же говорила, милый.

Коронационные церемонии будут идти ещё несколько дней, но тут уже больше дела церковные, а поскольку числился герцог католиком, то не мог принимать в них участия. Он и в непосредственной коронации императора смог поучаствовать только потому, что ранее были прецеденты. Ну а поездки по церквям, молебны… На фиг!

– Кстати, хочу порадовать вас забавнейшей историей, – начал Румянцев, – хотя погодите, – вот Суворов лучше вам расскажет. Александр Васильевич, – помахал он рукой довольному жизнью полководцу и тот подошёл, слегка пританцовывая и дирижируя пустым кубком.

– Я тут собрался рассказать про черкесские кланы, но уж лучше вы сами.

Генерал-поручик приосанился – чуточки преувеличенно, шутовски, поклонился и начал нараспев, подражая сказителям:

– Как собрался сильно могучий богатырь Александр свет Васильевич на нехристей басурманских, сабелькой острой помахать, силушкой богатырской помериться…

Дальнейший монолог был выстроен в том же духе и по мнению Померанского – немногим уступал знаменитой Филатовской «Сказке о Федоте-стрельце». Даже избалованный качественной литературой попаданец поймал себя на том, что слушает Суворова открыв рот – буквально. Своеобразная юмористическая «Илиада» [29] – образно, но весьма подробно повествовала о «прогулке» по Кавказу.

29

В РИ пару десятилетий спустя Котляревский «перевёл» Энеиду Вергилия на украинский (не современный суржик, читать его можно без перевода на русский – именно малороссийский диалект). На деле это было самостоятельное произведение – очень добротное и невероятно юморное даже по нынешним временам. Так что Суворов, с его несомненным литературным даром (вспомните знаменитые афоризмы) вполне мог развлечься подобным образом.

Глава одиннадцатая

Владимир заметил, что в стране стала проводиться более жёсткая национальная политика. Пётр после мятежа вообще стал намного более подозрительно относиться к инородцам и иностранцам и передал это отношение Павлу. После блистательнейшей победы над Турцией и уничтожением крымского ханства, отношение к чужакам стало ещё более… не толерантным.

Логика в этом была – если предыдущие русские императоры закрепощали крестьян и потому были вынуждены волей-неволей опираться на чужаков… Любых чужаков – будь то калмыки, немцы или кто-то ещё. Кстати – «обратный клапан» тоже действовал и если на подавление русских мятежей бросали калмыков и ногайцев, то на подавление мятежей инородцев – русских. «Разделяй и властвуй»… Сейчас же в этом отпала необходимость – и отношения быстро изменились.