Улей 2
Шрифт:
— Страшно?
— Нет. Переживаю, чтобы у тебя преждевременные морщины от этого не появились.
— Ой, все! Перестань. У меня реально живот болит. Будто я сейчас рожу бегемота… — заваливается рядом с Захарой на пол.
— Какой бегемот? Это все пирожки и крендельки, бабушка. Скоро ваша жопа не поместится ни в одну ступу.
— На себя посмотри, Кузенька. Щечки сладкие! Толстенькие…
Рыжее пламя переплетается с темно-каштановыми прядями, когда головы девчонок оказываются совсем рядом на светлом ковру.
— У тебя правда ничего не болит? — поменявшись
— Все цело, — так же тихо. — Зажило быстрее, чем я думала.
— Это была ужасная ночь. Самая худшая. Я думала, что умом тронусь до рассвета. Может, так и было… Тогда… Я Адама ненавидела. И когда ты сказала, что не хочешь больше меня видеть — как конец света.
— Я не должна была тебя отталкивать, — дрожащим голосом говорит Захара, перекатываясь на бок и подкладывая под щеку ладони. — Когда Адам приходил и рассказывал о тебе… Я чувствовала твою потерянность. Я будто видела происходящее твоими глазами и… все равно оставалась в стороне. Сначала боялась, что ты угробишь Титова. Позже поняла: ты убиваешь саму себя, — ниже шепота, но Ева способна читать Дашку по губам. — Я счастлива, что ты встретила Адама и прошла все эти стадии. Это должно было произойти именно так.
— Думаешь? — выдыхает, с надеждой.
Зеркалит позу подруги, как в детстве. Близко, едва носами не касаются. Всматриваются в глаза друг другу — видят там намного больше, чем позволено кому-то другому.
— Уверена. Когда я думала о том, как встречу своего «принца», — гримасничает на этом вычурном определении. — Я боялась, что ты меня не поймешь и высмеешь. Но жизнь сыграла так, что, несмотря на мою сентиментальность и впечатлительность, ты первой… — Исаева не дает ей произнести слово, которое она при серьезном разговоре не может направить в сторону Адама. Накрывает губы девушки пальцами и останавливает взглядом. — Когда ты поняла? — уступая и упорствуя одновременно, шелестит едва слышно Дашка.
Титова долго молчит. Собирается с мыслями, чтобы ответить самой себе.
— Когда он сказал: я буду тем, кто навсегда уведет тебя из дома отца.
Глава 46
— Помоги ей. Ты же можешь ей помочь, — требовательно бросает Титов с порога, всматриваясь в блеклые глаза Марии Иосифовны.
Она, не мигая, выдерживает этот взгляд. Крестится. Адама так бесит, когда она это делает, как только речь заходит о Еве. Как будто та, и правда, дьявольское отродье.
— Я знала, что ты придешь с этой просьбой, — поправляя цветастый халат, негодующе заявляет старуха.
— Да-да, я уже в курсе, что ты шаманишь на досуге и все знаешь наперед, — издевательски парирует Титов.
Она смотрит на него с холодным осуждением, пока Адам не принимает относительно виноватый вид.
— Ладно, — прочищает горло. — Так ты можешь ей помочь? Я заплачу. Сколько скажешь…
— Не нужны мне твои деньги.
— Что нужно? Говори прямо.
— В этой жизни уже ничего.
Адама захлестывает раздражение, больше даже отчаяние. И он обратно прибегает к сарказму,
— Жаль, что не могу ничего пообещать тебе на следующую. Боюсь, забуду. Хотя, могу расписку оставить.
Старуха усмехается. Но в этой ухмылке нет ничего доброго. Титов вообще не представляет, чтобы она сделала это добродушно.
— Ты привел ее в дом с пустой головой. Но сейчас она уже не пуста.
Вся спесь как острой саблей снята. Незамедлительно тяжелеет сердце, ухает в груди.
— Что это значит?
— То и значит. Не так слепа твоя девица, как притворяется. Впрочем, я не чувствую в этом исключительно злого умысла.
— А что? Почему?
Качнув головой, Мария Иосифовна давится странным смехом. Закашливается. Хрипло вздыхает. Бегает по лицу Титова суматошным взглядом.
— Никто ей не поможет. Сама должна пройти через все. Это ее судьба. Ее испытание. Кто я такая, чтобы вмешиваться?
— Только не нужно разыгрывать сейчас из себя невинную монахиню. И не такие дела проворачивала.
— Проворачивала. В свое время. Больше не хочу мараться.
— Почему? Посмотри на меня, — стучит кулаком себя по груди. Он бы, при необходимости, продолбил там дыру, чтобы выпустить наружу затапливающие его отчаяние и тревогу. Готов договориться хоть с самим дьяволом. На худой конец — с его проводником. — Я прошу тебя о помощи.
— Ты еще не знаешь, но я помогаю.
— Супер, — закатывая глаза, потерянно выдыхает Титов.
А Мария Иосифовна, схватит внука за руку, без предупреждения погружает его во мрак своих ведений. Одержимо тараторит, раз за разом повторяя одно и то же. С такой скоростью, что Адам не сразу распознает смысл.
— Умоется в крови твоя принцесса. С ног до головы. Умоется в крови. С ног до головы. Все потеряет, чтобы обрести покой. Кровью умоется. С ног до головы. Умоется кровью…
— Что ты несешь? Как это понимать, черт возьми? Что это значит?
Как не свихнуться после таких слов? Как не захлебнуться? Не подохнуть от яркости представления, которое разыгрывает фантазия?
— Так и понимать. С ног до головы в крови будет.
— Чьей?
— Я анализ ДНК не делаю в своих предсказаниях. Вижу девчонку в крови.
— Она ранена? Жива?
— Жива, — брезгливо кривит тонкие губы. — По крайней мере, в тот момент.
— Когда это случится? Как скоро?
— Не знаю.
— Хоть какие-то детали ты можешь назвать? — рявкает раздосадованно.
Подсадила его на эту дичь. Сейчас Адам верит безоговорочно.
— Помолчи, — шикает старуха. — Запах крови насыщенный, резкий, очень сильный… — прикрывая глаза, зажимает на мгновение нос. Молчит, вдыхая через рот. А потом глубоко — носом. — Кровь нескольких людей. Не только ее. Такая смесь… Больше трех особей. Больше… Много! Душит этот запах… Душит! Мертвая кровь. Мертвая, но свежая… Густая… — отпрянув, выпускает его руку, оставляя на ней белесые полосы. Смотрит, будто пьяная. На самом деле ошалевшая от того, что видела. — Не могу больше говорить. Не могу.