Улица Пяти Лун

Питерс Элизабет

— Сядь!

Он резко дернул меня за руку. Я шлепнулась на кровать.

— Ох, Вики, я сделал тебе больно?

— А ты хотел?

— Нет, что ты... Извини. Но ты так своенравна...

Джон спустил ноги с кровати, так что теперь мы сидели бок о бок. От резкого движения его лицо еще больше побледнело. Наверное, он преувеличивал свою слабость, но в то же время это не было чистой воды притворством.

— Ты действительно хочешь сдать меня полиции? — спросил он с легкой кривой улыбкой. — После всего, что нам пришлось вместе пережить?

— Да уж, угораздило

тебя связаться со мной, — ворчливо признала я. — Наверное, куда проще было бы бежать одному. Черт, Джон, я вовсе не хочу быть доносчицей, но разве у меня есть выбор? Я не могу допустить, чтобы мошенники вышли сухими из воды. И мне непонятно, почему ты так заботишься о них. Они же пытались тебя убить!

Джон усмехнулся:

— Не думаю, что они вкладывали в это что-то личное.

— Личное, неличное, какая разница? Как я могу отпустить тебя, когда даже не знаю, что ты сделал? — В моей душе нарастающий гнев мешался с угрызениями совести. — Если бы ты рассказал мне,в чем состоит замысел, если бы у меня был иной выбор...

— Наконец ты заговорила разумно.

— Так ты мне расскажешь?..

— Да.

— Хорошо. Тогда ложись, ты отвратительно выглядишь.

Джон подчинился. Я пристально смотрела на него. Поразительно, как этот человек умел напускать на себя невинный вид. Голубые-преголубые наивные глаза, под которыми залегли трогательные тени. Джон улыбнулся, и его тонкое лицо вмиг преобразилось: вместо святого Себастьяна передо мной был прохиндей Меркуцио.

— Я родился в бедной, но честной семье, — начал он.

— А посерьезнее нельзя?

— Я совершенно серьезен. Мои родители жили в крайней нужде. Они принадлежали к мелкому дворянству, к безземельному, к сожалению, дворянству. Только несколько жалких акров вокруг фамильного домишки, которому осталось каких-то лет пять, прежде чем жучок-древоточец окончательно съест его. Ты представляешь себе, сколь ужасно подобное сочетание нищеты и аристократизма? Я не мог получить место...

— Бред собачий! — грубо оборвала я, изо всех сил борясь с завораживающим взглядом этих васильковых глаз. — После Второй мировой классовые барьеры рухнули даже в Англии. Герцог Бедфордский продает сувениры туристам, посещающим его величественный особняк, так что теперь может работать всякий...

— В любом случае, стоило попробовать, — сказал Джон мягко. — Но ты, конечно, угадала истину. Все дело в том, что я питаю непреодолимую неприязнь к заурядному и скучному труду. Такой уж у меня психологический выверт. Если бы ты знала мою мать...

— Это оправдание можешь смело вычеркнуть. Я не верю в дурацкую теорию, будто извращенцы и преступники — это невинные продукты испорченного общества. Меня, как женщину, достали попытки возложить на бедных матерей ответственность за все преступления, совершенные со времен Каина и Авеля.

— Вероятно, Ева не была объективной мамашей, — протянул Джон. — Она всегда больше любила Авеля. Естественно, братец был недоволен... Мою мамочку зовут Гиневра.

Я так и застыла с открытым ртом, а потом зашлась в безудержном хохоте.

— Ты безнадежен,

Джон! Неужели это настоящее имя?

— Да.

— Тогда у тебя действительно есть оправдание.

— Мы происходим из древнего корнуольского рода, — объяснил Джон. — Древнего и пришедшего в упадок. Однако, положа руку на сердце, я не могу списывать все свои грехи на бедную мамочку. Она отличная старушенция, даже если и похожа на Джудит Андерсон в роли безумной экономки. Нет, мои грехи — это мои грехи. Я просто не могу довольствоваться честной работой. Это так скучно.

— А мошенничество — это не скучно?

— Ну, на этот раз план и впрямь не столь оригинален, как мои прошлые подвиги. В одном случае, правда, вышла загвоздка... но, наверное, лучше об этом не вспоминать. Впрочем, тогдашний план был блестящим. И почти сработал. Он не удался лишь потому, что я оказался слишком наивен и не ведал, сколько порочности таится в людских сердцах. А если точнее, в сердце моего партнера.

— Мне кажется, что ты так и не преодолел эту свою слабость, — вежливо напомнила я.

— Очень верно замечено. Я просто обязан стать более циничным. Но нынешний план выглядел почти совершенным, ни одного изъяна. В Лондоне со мной связался один мой знакомый... прошу прощения, не стану называть имен. Другие меня не волнуют, но этот человек — хороший парень и к тому же друг.

— Хватит вилять, Джон. Так в чем состоял этот гениальный план?

— Не торопи меня, Вики, — сказал Джон, надменно растягивая слова. — Сначала я должен хорошенько подумать, чтобы мой рассказ выглядел убедительным.

Я злобно фыркнула:

— Мне кажется, я понимаю, в чем суть твоих неприятностей! Ты слишком много болтаешь. Дорогой Джон Смит, ты питаешь столь неодолимую любовь к звуку собственного голоса, что продолжаешь трепаться даже тогда, когда надо действовать.

— Ты попала в самую точку. Ладно, продолжу. Мой друг, которого будем называть «Джонс», дабы эта фамилия гармонировала со «Смит», — единственный наследник богатой старой тетушки. По крайней мере, она была богатой. Если судить по скорости, с какой старая кошелка пускает денежки на ветер, бедняге Джонсу мало что достанется. Кстати, одна из причин, почему старушенция транжирит фамильное состояние, — стремление досадить любимому племяннику. Она считает Джонса праздным бездельником, и, следует признать, бабуля права. Единственное имущество, которое она никогда не заложит и не продаст, — это коллекция старинных ювелирных изделий. Тетушка Джонса собирается подарить ее Британскому музею, исключительно чтобы досадить родственнику.

В общем, мой друг Джонс не ждет от судьбы никаких подарков. Поэтому, когда с ним связался один странный тип, он не прогнал его взашей, а внимательно выслушал. Незнакомец предложил ему очень простую сделку. Старуха не доверяет банкам и держит драгоценности в сейфе у себя в квартире, поскольку фамильный особняк пустили с молотка несколько лет назад. Драгоценности находятся под солидной охраной, состоящей не только из сейфа, но и из дюжины весьма нервных собак. Старая ведьма обожает этих тварей...