Улица Пяти Лун
Шрифт:
— Давай на сегодня воздержимся от сарказма. — Джон неловко дернул плечом. — У меня недобрые предчувствия.
— Что случилось?
— Ничего. Даже не пойму, почему так нервничаю. Угораздило же Господа наградить меня столь тонкой и чувствительной натурой! Знаешь, такие перипетии не по мне.
— Давай пообедаем.
— Хорошо. — Джон захлопнул книгу и покосился на меня через очки. — Fraulein, du bist sehr schon. Hast du auch Freundschaft fur eine arme Studenten? [21] —
21
Девушка, ты очень красивая. Ты не испытываешь дружеских чувств к бедному студенту? (нем.).
Я сжала его ладонь.
— Уж не знаю, что ужаснее: твой немецкий или твои манеры.
— По-английски у меня получается лучше.
— Я заметила.
Трастевере — любимый район туристов. Здесь много очаровательных трактирчиков и ресторанчиков, в большинстве из которых цены слишком высоки, а народу слишком много. В минуты треволнений у меня всегда разыгрывается аппетит, так что я в мгновение ока проглотила тальятелли по-болонски, отбивную по-милански, что-то там по-римски и еще кучу всякой вкуснятины. Джон уныло ковырял вилкой.
— Тебе лучше поесть, — невнятно сказала я с набитым ртом. — Силы понадобятся. Ты хорошо себя чувствуешь?
— Плохо, конечно. И не могла бы ты избавить меня от своей нежной материнской заботы?
Поскольку нам пришлось ждать, когда освободится столик, а потом я долго не могла насытиться, из ресторанчика мы вышли довольно поздно. Пора было идти на тайную квартиру Джона.
Она находилась в одном из тех своеобразных переулочков в Трастевере, где на углу расположен непременный фонтан, а в стене прямо над фонтаном выбита ниша для поклонения. У ног жутковатой статуэтки Мадонны лежали цветы, проход во внутренний дворик загораживала железная решетка. Народу на улице было не много — время сиесты, когда все магазины закрыты.
Дворик был пуст, если не считать жирного черного кота, развалившегося на солнцепеке. Джон поднес палец к губам, и мы на цыпочках прокрались мимо. Кот открыл один глаз, посмотрел на нас с непередаваемым презрением и снова зажмурился.
У каждой из четырех стен дворика прилепилось по лестнице, ведущей в квартиры. Хотя лестницы — это громко сказано. Здесь все, кроме холеного кота, выглядело запущенным и ветхим. Лестница воняла чесноком. Мы бесшумно поднялись по ней, никого не встретив. На верхней площадке Джон достал ключ и открыл дверь.
Я находилась в таком взвинченном состоянии, что ждала какого-нибудь неприятного сюрприза. Вот сейчас Джон откроет дверь, и на нас с утробным рыком кинется Бруно... Но в квартире было пусто. Внутри царил пыльный запах давным-давно заброшенного жилища. И все же мои ноздри уловили другой, куда более слабый запах, хотя его почти заглушил аромат чеснока, идущий из коридора. Джон тоже унюхал странный запах. Ноздри его затрепетали. Через несколько секунд он пожал плечами и прошептал:
—
Автоматический пружинный замок у нас за спиной защелкнулся. Джон направился к двери спальни, а я огляделась: в дальнем конце гостиной крошечный холодильник, плита с двумя конфорками. По всей видимости, никаких других помещений в квартире не было — только гостиная, спальня и, вероятно, ванная.
Джон открыл дверь спальни.
И словно наткнулся на стену из прочного невидимого стекла. Я подскочила к нему и попыталась отбросить его руку, преградившую мне путь, но мышцы Джона вдруг налились стальной силой. Тогда я заглянула через его плечо и после первого же взгляда, брошенного на убранство спальни, мне расхотелось заходить туда.
Это была совсем крошечная комнатка: единственное окно, дверь, должно быть ведущая в ванную, встроенный гардероб. Почти всю площадь занимала большая кровать.
И на кровати лежала... она. Голубой пеньюар из тонкого шелка, собравшийся складками, порван, словно она сопротивлялась. Я узнала эти роскошные очертания, прекрасное тело, чересчур, быть может, пышное, но чудесных форм, узнала шелковистые светлые волосы, разметавшиеся по подушке... но я никогда не узнала бы это лицо...
Глава одиннадцатая
Я быстро отвернулась и без сил привалилась к дверному косяку. В голове шумело, перед глазами плыли разноцветные крути. Я зажмурилась. Что же такое творится?! Сквозь звон в ушах до меня донеслись шаги Джона, затем раздались шуршащие звуки, наводящие на неприятные размышления. Наконец Джон заговорил, но не знай я наверняка, что это он, никогда бы не признала голос.
— Все в порядке, Вики, можешь открыть глаза. Я ее... накинул на нее простыню.
Я чуть-чуть приоткрыла один глаз. На кровати возвышался бесформенный предмет, длинный холмик из белой хлопчатобумажной простыни... Господи, никогда, наверное, не забуду это жуткое лицо, все в отвратительных пятнах...
Джон стоял рядом с кроватью, спокойный и безмятежный, разве что на щеке едва заметно подергивался мускул.
— Зачем? — прошептала я. — Зачем понадобилось ее убивать?
— Не знаю. Она была такой безобидной. Глупой, ветреной, взбалмошной, но совершенно безобидной... И так гордилась своим хорошеньким личиком.
В голосе Джона прозвучали необычные нотки, а его лицо... Странное какое-то выражение, совсем как в тот раз, когда я спросила, знает ли кто-нибудь о его тайной квартирке.
— Так она знала! — прошептала я. — Знала об этом уютном гнездышке... И через нее эти бандюги, твои коллеги, обнаружили квартирку... Ты приводил ее сюда, ведь так? Вы с ней были...
— Господи, неужели ты меня считаешь таким тупицей? Хелена ведь была любовницей Пьетро. И кроме того, болтливое и бесхитростное создание. Я не стал бы так рисковать, она сразу же выболтала бы о моей квартире! Не говоря уж о том, чтобы приводить ее сюда.