Улица Светлячков
Шрифт:
Она умолкла, когда поняла, что уже наступило утро. Через окно в палату проникал свет, он падал на линолеум на полу, на серо-белые стены.
Кейт поднялась со стула. Тело затекло, болела спина и плечи.
— Привет, красавчик, — прошептала она, склоняясь над Джонни и целуя его в щеку. Повязку с глаз сняли, и Кейт увидела синеву и припухлость вокруг левого глаза. — Больше никаких кровотечений, хорошо? Когда захочешь привлечь внимание, воспользуйся проверенными способами — либо разозлись на меня, либо поцелуй.
Кейт говорила до тех пор, пока у нее не иссякли силы. Она не знала, что еще может сказать Джонни. Она включила телевизор, висящий в углу.
— И это твои любимые новости? — с горечью воскликнула Кейт, гладя руку мужа. Пальцы его были сухими и безжизненными.
Кейт наклонилась к нему, поцеловала в щеку и замерла. Хотя от Джонни пахло больницей — лекарствами и дезинфектантами, — Кейт показалось, что она уловила за этими чужими запахами и его собственный, такой знакомый запах.
— Я включила телевизор. Ты сейчас настоящая сенсация.
Никакой реакции.
Кейт рыскала по каналам, пытаясь найти хоть один на английском языке.
И вдруг на экране возникло лицо Талли.
Она стояла с микрофоном в руке перед зданием больницы. Титры внизу экрана дублировали ее слова:
— Вот уже несколько дней весь мир взволнованно следит за состоянием Джона Патрика Райана, телевизионного продюсера, получившего серьезное ранение в результате взрыва бомбы около отеля «Аль-Рашид». Вчера прошли похороны репортера, бывшего с Джоном Райаном — Артура Гулдера. Немецкий госпиталь и семья Джона Райана отказываются общаться с журналистами. И можем ли мы обвинять их в этом? Семья Райана тяжело переживает эту трагедию. Джон — а для друзей просто Джонни — получил серьезную травму головы. В госпитале Багдада ему была проведена сложная операция. Специалисты рассказали мне, что он вряд ли смог бы выжить, если бы на месте ему не была оказана экстренная помощь.
Картинка на экране сменилась. Теперь Талли стояла у кровати Джонни. Он лежал, неподвижный, на белых простынях. Голова его была забинтована, а на глазах — повязка. И хотя камера задержалась на Джонни всего несколько секунд, прежде чем на экране снова возникла Талли, эту картину трудно было забыть.
— Перспективы выздоровления мистера Райана туманны. Специалисты, с которыми я разговаривала, считают, что теперь надо лишь ждать. Если отек мозга спадет, то у Джона Райана появится шанс выжить. Если же нет… — Голос Талли дрогнул, и она переместилась к ногам лежащего на кровати Джонни, откуда посмотрела прямо в камеру. — Но не будем пока строить прогнозы. Несомненно одно — это история настоящих людей, которые ведут себя как герои и в горячих точках, и у себя дома. Джон Райан хотел, чтобы американцы знали правду о происходящем, а я знаю этого человека достаточно хорошо, чтобы сказать: Джон понимал, с каким риском это связано. Но выбор перед ним не стоял: он просто не мог поступить иначе. И пока Джонни освещал события этой ужасной войны, его жена Кейтлин ждала его дома с их малышкой, которой едва исполнился год, веря в то, что ее муж делает важную работу. Как любая жена солдата, она принесла в жертву свое семейное благополучие, чтобы Джон Райан выполнил свой долг.
Камера снова показывала Талли на ступеньках госпиталя.
— Таллула Харт из Германии. И хочу добавить, Брайан, что все мы молимся сегодня о семье Райан.
Кейт смотрела в телевизор еще долго, после того как закончился репортаж.
— Талли сделала так, что мы выглядим героями, — произнесла она вслух. — Даже я.
И тут Кейт почувствовала, как шевельнулся под ее рукой палец Джонни. Едва уловимо, так, что сначала она даже и не
Джонни медленно открыл глаза.
— Джонни? — прошептала Кейт, боясь поверить своим глазам. Она решила, что от усталости у нее начались галлюцинации. — Ты видишь меня?
Джонни попытался сжать ее руку. Это трудно было назвать пожатием, в обычное время его движение не потянуло бы даже на прикосновение, но теперь оно вернуло Кейт надежду.
— Ты видишь меня? — повторила она, наклоняясь еще ниже. — Закрой глаза один раз, если видишь.
Джонни медленно закрыл глаза.
Кейт поцеловала его в щеку, в лоб, в сухие, потрескавшиеся губы.
— Ты знаешь, где ты? — спросила она, отстраняясь и нажимая на кнопку вызова медсестры.
В глазах Джонни отразилось смятение, напугавшее Кейт.
— А как насчет меня? Ты знаешь, кто я?
Джонни внимательно посмотрел на нее и тяжело вздохнул. Его губы дрогнули, и он произнес:
— Моя… Кейти.
— Да. — Кейт разрыдалась. — Да, я твоя Кейти.
Следующие семьдесят два часа слились в сплошную вереницу осмотров и процедур, необходимо было скорректировать план приема лекарств. Кейт сопровождала Джонни на консультации к офтальмологу, психиатру, психотерапевту, специалисту по речевой терапии и трудотерапии и, конечно же, к доктору Шмидту. Каждый специалист должен был подтвердить, что операция прошла успешно, пациент пришел в себя, он адекватен и стабилен, прежде чем Кейт сможет забрать мужа, чтобы перевести его в реабилитационный центр поближе к дому.
— Ему повезло, что у него есть вы, — сказал как-то доктор Шмидт во время очередной встречи с Кейт.
Кейт улыбнулась:
— А мне повезло, что у меня есть он.
— Да, а теперь я посоветовал бы вам пойти в буфет и пообедать. Вы заметно похудели за эту неделю.
— Правда?
— Разумеется. Идите прямо сейчас. Я верну вашего мужа в палату, когда мы закончим с анализами.
Кейт поднялась.
— Спасибо, доктор Шмидт. Спасибо за все.
Он сделал рукой жест, означавший, что благодарить не надо.
— Это моя работа.
Улыбаясь, Кейт направилась к двери. Она была почти у цели, когда доктор Шмидт снова окликнул ее.
— Да? — Кейт обернулась.
— Там осталось не так много репортеров, но, может быть, вы позволите рассказать им о состоянии вашего мужа. Нам всем очень хотелось бы, чтобы они ушли.
— Я подумаю об этом.
— Отлично.
Кейт вышла из его кабинета и направилась к лифту в конце коридора.
В кафетерии вечером в четверг было немноголюдно — лишь группа медиков и несколько родственников пациентов, заказывающих еду. Эти две группы разительно отличались одна от другой. Врачи и медсестры оживленно разговаривали между собой, время от времени даже раздавались взрывы смеха, а родственники пациентов ели молча, упершись взглядом в тарелки и посматривая на часы.
Кейт прошла мимо столиков к окну. Небо за окном было стального цвета, тучи висели низко, и казалось, что вот-вот пойдет дождь или снег.
Лицо Кейт, отраженное в оконном стекле, было печальным и изможденным.
Странно, но быть одной теперь, когда наступило облегчение, оказалось еще труднее, чем быть наедине с отчаянием. Тогда ее не тяготило одиночество, она могла подолгу сидеть, уставясь в одну точку, и гнать из головы дурные мысли. Теперь же ей хотелось посмеяться вместе с кем-то, сказать кому-нибудь, что она всегда знала, что все закончится хорошо.