Улица

Рихлер Мордехай

— Выдал по первое число. Уж будь уверена. Ты же знаешь, если меня достать…

— А что, неплохая мысль: воможно, Мервину и стоит поступить на работу. Все лучше, чем залезать в долги…

— Что бы вам поменьше хвастаться перед своими друзьями, — это Мервин маме сказал. — Я вас об этом не просил.

— Значит, я хвастунья? Немедленно возьмите свои слова обратно. Вы, по-моему, просто обязаны извиниться передо мной. В конце концов, кто утверждал, что вы большой писатель, вы или не вы?

— Что у меня талант — это неоспоримо.

У меня пачка писем от видных людей и…

— Я жду, чтобы вы извинились. Сэм, ну что же ты?

— Скажу по справедливости. Кое-какие из писем я видел, что да, то да. Но это вовсе не означает, что Эмили Пост [125] одобрила бы Мервина: он не должен был говорить, что ты…

— Когда мой муж увидел вас впервые, он сразу понял, кто вы такой… Он тогда еще сказал, что вы — паразит.

— Не беспокойтесь, — это Мервин сказал папе. — За квартиру я заплачу, чего бы это мне ни стоило. Спокойной ночи!

125

Эмили Прайс Пост (1873–1960) — автор популярной книги «Этикет — голубая книга хорошего тона» (1922), выдержавшей много изданий.

А вот за это не поручусь. Может, мне и почудилось. Но глубокой ночью, когда я встал — сходить в уборную, — мне послышалось, что Мервин рыдает. Однако как бы там ни было, на следующее утро в нашу дверь позвонил почтальон и вручил Мервину письмо и бандероль.

— Вот уж не ко времени, — сказал папа.

— А вот и ошибаетесь. Это письмо от одного из самых серьезных издателей в Америке. Он предлагает за мою книгу аванс — две с половиной тысячи долларов.

— Вот это да! Покажи.

— Вы что, мне не доверяете?

— Доверяем, конечно, доверяем. — Мама кинулась обнимать Мервина. — Я всегда знала, что у вас талант.

— Такое дело надо обмыть, — сказал папа и пошел за абрикосовым бренди.

Мама тут же позвонила миссис Фишер.

— Ида, звоню, чтобы сказать — я все-таки испеку что-нибудь для благотворительного базара. Нет, нет, ничего нового. Да, чуть не забыла. Помнишь, ты еще говорила, что Мервин — просто-напросто шаромыжник. Так вот, нью-йоркский издатель предлагает ему фантастические, ну прямо фантастические деньги за его книгу. Нет, нет, это секрет, могу только сказать, что цифра четырехзначная. Взволнован? Ну нет. Может быть, он им еще и откажет.

Папа бросился к телефону — звонить Танскому.

— Минутку. Не пори горячку. Что, если пока никому ничего не говорить, а отпраздновать в узком кругу?

Папа все же позвонил Танскому.

— Шугарман, ты? Привет. Валите все к нам. Ставим выпивку. Что, что, «Корсаковскую», конечно. А вот, умник, и не угадал. Никак нет. В ее-то годы. Успех Мервина хотим обмыть. Он получил предложение от издателя — пять тысяч долларов аванса, сейчас он решает — подписать договор или нет.

Не

успел папа положить трубку, как зазвонил телефон.

— А, это вы, миссис Розен, здравствуйте, — сказала мама. — Спасибо. Да, передам. Да нет же, нет, разумеется, я ничего против вас не имею — сколько лет мы прожили рядом. Да нет. Разумеется, нет. Вы же не меня назвали скупердяем. Ваша Молли не надо мной насмехалась.

Мервин сидел туг же на диване, обхватив голову руками, — его никто не замечал.

— В дверь звонят, — сказал папа

— Я, пожалуй, ненадолго прилягу. Извините.

К тому времени, когда Мервин появился вновь, к нам стеклись чуть не все завсегдатаи Танского.

— Будь на то моя воля, — сказал папа, — я ни одного из вас на порог бы не пустил. Но Мервин — он зла не помнит.

Отец Молли протолкался к Мервину — того обступили со всех сторон.

— Хочу, чтоб ты знал, — сказал он, — я тобой горжусь. Другого зятя я себе и не желал бы.

— Уж не слишком ли вы торопите события? Или я не прав?

— Когда она тебе отказывала, разве ты не предлагал ей выйти за тебя раз сто, не меньше? А теперь, когда я пришел, чтобы сказать — дело в шляпе, у тебя поджилки от страха затряслись. Ну как вам это понравится?

Все обернулись к ним. Послышался смех, впрочем, вполне добродушный.

— Ты ей писал такие письма, что я до сих пор краснею со стыда…

— Но ведь письма возвращали нераспечатанными?

Отец Молли пожал плечами, лицо Мервина посерело — стало цветом в промокашку.

— Слушай сюда, — сказал Розен. — Моя Молли, ты уж извини, не нуждается, чтобы за нее просили.

Тут кто-то сказал:

— А вот и она.

Завсегдатаи теснее сплотились вокруг Мервина.

— Привет. — Молли благоухала ландышем. Сквозь свитерок просвечивал лифчик (и тот и другой цвета «полуночной тьмы», от «У Сьюзи»). Ее клетчатую шотландскую юбку скалывала большущая позолоченная английская булавка. — Привет, котик. — Она кинулась Мервину на шею, расцеловала его. — Мама мне только что сказала. — Молли одарила собравшихся лучезарной улыбкой. — Мистер Капланский просил моей руки. Мы обручились.

— Поздравляю! — Розен хлопнул Мервина по спине. — Наилучшие пожелания вам обоим.

Все закричали, захлопали.

— Когда придет время выбирать спальный гарнитур, обратитесь к моему зятю Лу — не ошибетесь.

— Надеюсь, — сказал Такифман, — в вашем доме будет строго соблюдаться кошер.

— Я тебе, Такифман, напрямик скажу: кое-кто из самых отъявленных мошенников нашего города ест исключительно кошерное.

— А он дело говорит. Сейчас ведь что самое главное — чтобы у молодых в постели была совместимость.

Мервин, окруженный плотным кольцом мужчин, выглядывал из-за их голов: искал глазами Молли. Она обнаружилась в дальнем углу комнаты — зажатая, как и он, кольцом гостей, она ела банан. Молли рассиялась в улыбке, подмигнула.