Улика из прошлого

Опасные удовольствия

– А-а-аппп-чхи!

Элис запоздало дёрнула рукой, прикрывая лицо носовым платком, но было поздно. Чих вышел такой мощности, что она умудрилась забрызгать часть монитора, за которым сидела.

– Ёлки-палки! – в сердцах бросила девушка и принялась водить платком теперь уже по экрану.

Что-то Эля с утра расчихалась. И это ей очень не нравилось. А что, если она тоже подхватила эту

заразу, о которой все почему-то старались стыдливо умалчивать? По наблюдениям Элис, в городе начиналась целая эпидемия, но власти почему-то безмолвствовали. За последний месяц почти одновременно заболели несколько её относительных знакомых, а в обществе ходили слухи о летальных исходах. Да что там далеко ходить? Макар ведь тоже переболел. Не то чтобы он был её парнем, так, более близким знакомым, чем остальные, но дела это не меняло. Конечно, Макар – балабол и врун, но кое-что из его истории могло оказаться и правдой. Он утверждал, что почувствовал себя настолько плохо, что еле доковылял до больницы. На его жалобы врачихе, мол, лапы ломит и хвост отваливается, та заявила, что все «номера» в лежачем отделении заняты, и особенно они заняты для таких вот остроумных идиотов. На слабые причитания Макара «помереть прямо тута» докторша выписала ему больничный. Причём в графе «диагноз» значился неведомый доселе недуг под названием «заболевание». Данная бумажка являлась абсолютным фактом, Элис видела её своими глазами. После такого медоб-служивания Макар, по его словам, дома чуть не двинул кони теперь уже от страха. «Отказало всё, мать, – так он рассказывал Эле о дальнейшем течении болезни. – Все органы перестали слушаться, даже те, которые работали независимо от моего сознания, если ты понимаешь, о чём я. Испугался я жутко. Лежал на диване и прощался с жизнью. Ни в магазин выйти сил не было, ни на что!»

Спас Макара, по его заверениям, запас спиртного. Перед тем как заболеть, он купил ящик водки, потому что двоюродный брат дал ему денег, чтобы приобрести «горючее» тому на свадьбу, так как брат жил в отдалённой деревне в области, где со снабжением было неважно. Так вот, Макар стал делать из водки непрерывные компрессы (изведя на это весь ящик) и таким образом изгнал из тела заразу. К этой части повествования Элис отнеслась с долей скептицизма, так как нехитрый подсчёт показывал, что за короткий промежуток времени Макару пришлось бы сделать несколько тысяч наружных компрессов, поэтому, скорее всего, «лекарство» параллельно употреблялось им и другим, более привычными способом.

У самой Элис ящика водки дома не было. У неё не было даже аспирина. А из всех лекарств в специальной коробочке одиноко лежала пачка с пугающей надписью «Ибупрофен». Элис даже боялась узнавать в Интернете, от чего могут помочь таблетки с таким названием.

Короче говоря, заболеть сейчас – совсем не вариант. Эля прислушалась к своим внутренним ощущениям. Вроде бы хворости в организме не чувствовалось. Да, слегка свербело в носу, но это могло быть следствием перманентной аллергии, которая проявлялась иногда настолько неожиданно, что Элис могла начать чихать (причём целой серией по десять – пятнадцать чихов) в любом месте, например в театре, в тот самый момент, когда главный герой объясняется на сцене героине в любви. Чем конкретно вызвана аллергия, Элис понять никак не могла. В конце концов стала подозревать, что аллергия у неё на людей.

Не то чтобы Эля вела затворническую жизнь, но то, что уклонялась от личного общения, – точно. Она некомфортно себя чувствовала в больших компаниях, да и в людных местах вообще. Она бы с радостью сократила любое личное общение до минимума. Нельзя сказать, чтобы она была законченной мизантропкой, но вот мизантропичкой – да. Похожее отношение у Эли сложилось и к мужчинам. По сути, таких отношений практически не было. Несмотря на то, что Элис находилась в самом, что называется, соку. Ей недавно стукнуло двадцать семь, и подавляющее большинство её бывших сокурсниц по педуниверситету уже вовсю нянчили детей. У Эли же на горизонте не наблюдалось даже приличного ухажёра. Не считать же таким того самого Макара, который хоть и предпринял однажды попытку неуклюже облапить Элис, но к желаемым последствиям это не привело. Девушка вдруг принялась истерично смеяться, и несостоявшийся кавалер поспешно убрал руки – ну её в баню, чего с малахольной взять?!

Сама Эля пребывала в твёрдом убеждении, что мужчины не очень-то и нужны. Смотрела на них чаще всего свысока и с лёгким пренебрежением. Нельзя сказать, что чувственные наслаждения не интересовали Элис от слова совсем, нет, она не

была фригидной, но пока старалась не думать об этом всуе и не зацикливаться. А когда уж становилось совсем невмоготу, пользовалась известными утилитарными способами. Короче говоря, именно про неё можно было бы сказать известную присказку: не надо мне друзей-подруг, я сам себе отличный друг.

Откуда же взялось у Элис такое высокомерное отношение к окружающим? Да она и сама не знала. Нет, она не считала себя красавицей, ведь часто бывает, что именно красотки смотрят на всех сверху вниз. О своей внешности Эля особенно не задумывалась, потому как её, эту внешность, рассмотреть стороннему наблюдателю было практически невозможно. Почему? Да потому, что исходная внешность девушки оказалась искусно спрятана за внешностью приобретённой. Судите сами: на голове – жёлтые крашеные волосы, неравномерными пучками торчащие в разные стороны; в одном ухе – серьга в виде стального блестящего обруча диаметром десять сантиметров; на лице – либо отсутствие макияжа (а-ля девочка проснулась), либо кислотные разводы вокруг миндалевидных глаз; вместо платьев и блузок – бесформенные накидки-хламиды или свитера, скрывающие всякие формы (признаться, Эля надевала такое сознательно, как ни странно, она стеснялась своей большой груди); на ногах – штаны, из-под которых о стройности этих самых ног можно было только догадываться; из обуви – тапочки, удобные босоножки или кроссовки (шпильки Эля надевала один раз в жизни – на выпускной в школе). Понятно, что при таком внешнем виде сказать, красивая Элис или нет, не представлялось никакой возможности. Саму девушку данный вопрос не парил абсолютно.

А что же родители? Разве они не могли повлиять на дочь и поучить её уму-разуму? Увы, нет. По той простой и уважительной причине, что их у Эли не было вовсе. Нет, не то чтобы Элис явилась в этот мир каким-то волшебным образом без участия других людей, но девушка никогда и ничего о родаках не знала, кроме того, что, по заверениям заведующей детдомом, они давным-давно умерли. Раскапывать свою родословную Эля не стремилась и ни разу за свои двадцать семь лет не поинтересовалась личной «семейной» историей.

В детдомовскую бытность Эле приходилось несладко. Она дважды пыталась покончить жизнь самоубийством и трижды сбегала. Один раз её искали пять суток и только посредством бдительного сотрудника милиции сняли с пассажирского состава, направляющегося за полярный круг.

А вот в школе Эля училась хорошо, знания ей давались очень легко, к тому же она обладала «врождённой» грамотностью. Она чуть-чуть не дотянула до серебряной медали, но и такой аттестат позволил ей без труда поступить в педагогический институт на учителя младших классов. Однако хоть высшее учебное заведение Эля и окончила, и получила, как положено, диплом, но работать по специальности не смогла. Вид двадцати с лишним малолетних оболтусов, собранных в закрытом помещении, вызывал у Эли кататонический ступор. Выяснилось это на первой же институтской практике в средней школе. Её прикрепили к 5 «А», и на первом же уроке, глядя на галдящий и пребывающий в броуновском движении класс, молодой кандидат в педагоги внезапно застыла на месте, взгляд её остекленел, а указка в руках (в хороший толстый палец толщиной) вдруг хрустнула с замогильным звуком. Хорошо, что рядом была более опытная Марина Владимировна, завуч с тридцатилетним стажем, которая немедленно вывела в коридор впавшую в транс практикантку и отпоила потом валерьянкой в учительской.

Впрочем, всё было не так уж и плохо. В детдомовском воспитании для Эли, да и для других выпускников существовал несомненный и весомый бонус – по достижении совершеннолетия им по закону предоставлялась собственная квартира. Элис досталась симпатичная однушка в пригороде. Крохотная, но вполне пригодная для жизни, а тем более для жизни Эли. Девушка обустроила её по своему разумению: пара репродукций-картин Магритта и Босха на стенах в гостиной (она же спальня), б/у диван, купленный по объявлению, необходимая кухонная утварь, ядовито-бордовый тюль на окнах, рабочий стол и ноутбук (единственная, пожалуй, действительно ценная вещь в доме).

Ноут требовался для работы. После фиаско с педагогикой Элис уже во время учёбы подрабатывала выполнением за деньги контрольных, курсовых и дипломов. Вскоре такое предпринимательство переросло в основную работу. Эля зарегистрировалась на фриланс-бирже и стала брать заказы, касающиеся литературной и учебной деятельности: заработать какие-то вменяемые суммы удавалось, конечно, редко, но Эле с её непривередливым образом существования на пропитание и какие-то минимальные развлечения вполне хватало.