Ульмигания
Шрифт:
Магистр не любил пруссов и не доверял даже тем из них, кто, как Ванграп, служил делу Ордена. Но к прусскому барону благоволил его крестный — Пеппо фон Остерн — гроссмейстер Ордена, и с этим приходилось считаться всем. К тому же Хиршберга, как многих, смущал крутой нрав вождя и свирепость преданной ему личной охраны — свиты, состоявшей большей частью из самбов, натангов и прочих «дикарей», перешедших на службу Ордену вместе с ним.
Он скривился, что-то хотел сказать, но передумал и только махнул рукой.
Светало, когда подходили к Лохштедту. Но еще задолго до этого сквозь морось над кронами деревьев было видно зарево.
В живых осталось несколько человек — дети да старухи, прятавшиеся в камышах на берегу залива. Они рассказали, что поселенки сражались наравне с мужьями и малолетними сыновьями. А когда пал последний защитник замка, появился старик с большим, загнутым сверху посохом, в рыжей шкуре, увешанный побрякушками и костями и обритый наголо. Женщину, которая сообщила о старике, Ванграп отвел в сторону и потребовал описать подробнее его внешность.
Командовавший отрядом молодой отпрыск герцогов Люксембургских полагал послать за пруссами лазутчиков и одновременно гонцов к королю Отакару, чтобы к концу дня, сойдясь с его отрядом в условленном месте, напасть общими силами на самбов.
— Тогда надо и к ним послать гонцов, — сказал Ванграп. — С просьбой до конца дня не разбегаться, а собраться всем в условленном месте. С самбами Крива. Нельзя дать ему уйти. Пока он жив, этой земле не знать покоя. Надо идти на Ромову, — добавил он.
— Может, ты и прав, брат Альбрехт, — задумчиво сказал комтур Христбурга Генрих Штанге. — Может, ты и прав…
— Надо идти на Ромову. За Кривой.
Кое-кто из рыцарей опасался идти на такое серьезное предприятие без благословения магистра. Решили послать к Хиршбергу, но не ждать ответа, а выйти немедля, пусть благословенное слово догонит в пути. Послать также и к королю Отакару лазутчиков фон Эбура, хорошо знающих местные леса и болота, с просьбой срочно выступить в сопровождении проводников и напасть на священный лес пруссов с востока. К тому времени отряд брата Генриха вступит в бой. План был крайне рискованным. Не дойди лазутчики до короля или опоздай Отакар на полдня — крестоносцы сгинут в Ромове бесследно, как уже исчезла не одна экспедиция.
Развернули походный алтарь. Отслужили короткий молебен.
В пути Штанге подъехал к Ванграпу.
— Брат Альбрехт, по праву ты должен бы вести отряд. Не моя вина, что магистр не доверяет тебе… Я прошу, если что случится со мной, возьми отряд под свое начало. Так мне будет спокойнее умирать.
Ванграп посмотрел на комтура. Такие настроения перед битвой были очень опасны.
— Что-нибудь случилось? — спросил Ванграп.
— Вчера во сне мне явилась Дева Мария, — сказал Генрих. — «Скоро ты будешь с сыном моим», — обратилась она ко мне и благословила.
«Да-а… — подумал Ванграп. — Однако такая глубокая вера может не только помогать в бою, но и мешать».
— Вместе идем на святое дело, вместе и вернемся! — жестко сказал Ванграп. — Бог не выдаст. Мои люди умеют меч держать, а король Отакар — славный рыцарь — поспеет вовремя. Мы вырвем у этой старой змеи зубы.
Лес становился угрюмее, деревья выше и раскидистей. Лошади по грудь утопали в папоротнике.
Колонна на ходу разломилась вдоль, и Ванграп прошел сквозь нее, оказавшись в голове сомкнувшегося отряда.
Генрих дал приказ обнажить оружие. Арбалетчиков и кнехтов — в середину колонны.
Перед собственно святилищем было ритуальное поле Ромовы, и Ванграп молил Господа, чтобы он довел рыцарей до этого поля, не дал завязаться битве в лесу, где самбы, легко вооруженные, на своих жилистых сверяписах, имели вдесятеро больше преимуществ, чем на открытом месте. Рыцарям с их тяжелыми мечами и длинными копьями было трудно даже повернуться в густых зарослях.
Отряд перешел на крупную рысь, и ему удалось вскоре выскочить из леса на широкую круглую поляну, окаймленную древними дубами. С другой стороны двигалась между деревьями туча визжащих и улюлюкающих воинов с короткими мечами и метательными копьями. Первая волна ее была отброшена назад, к лесу, залпом арбалетчиков. Первая кровь защитников Ромовы оросила ее неприкосновенную землю.
Туча разбухла, зачернела и выплеснулась до середины поля. На сей раз лучникам и арбалетчикам удалось остановить ее, но не отогнать. Спотыкаясь о трупы своих товарищей и их коней, падая и снова вскакивая на лошадей, самбы двигались в сторону крестоносцев. Рыцари встали «вепрем», поглотив в его монолите кнехтов.
— Братья! — крикнул Генрих. — С нами крестная сила! Не посрамим же честь рыцарскую и Церковь Святую, пославшую нас ради Господа нашего Иисуса Христа! Смерть поганым язычникам! Да храни нас Пресвятая Дева Мария!
И под ровный топот тяжелых тевтонских коней, от которого задрожало сердце Пруссии — Ромова, двинулся Орден навстречу божьей воле — славе или смерти во славу. Железным клином врезался он в войско самбов, разбрызгав витингов на окраины ритуального поля. Сеча была жестокой. Крестоносцам, облепленным самбами, как медведь разъяренными пчелами, отступать было некуда. Но и для пруссов Ромова была последним пристанищем в мире. Холмами уже лежали изрубленные самбы. Ручьи прусской крови текли, но силы не иссякали. Со звериным упорством бросались самбы на крестоносцев.
С криком: «Прощайте, братья! Матерь Божия призывает меня!» — упал Генрих Штанге.
Упали уже Гуго фон Альменхаузен и саксонец — брат Фридрих. Упал барон из помезан — фон Торн. Корчится в траве от удара метательным копьем в лицо брат Христиан из венгров. Зарублен топором брат Ребодон с низовьев Рейна. Теснят самбы крестоносцев, прижимают к лесу. Все ближе дубрава, а там — верная и быстрая погибель в клетке плотно столпившихся деревьев.
Ванграп сделал отчаянную попытку прорваться со своими людьми на открытое пространство, но только увяз, теряя одного за другим преданных ему с детства дружинников. Лучшие воины умирали, вручая души богу своего вождя.