Уловка медвежатника
Шрифт:
Краюшкин невольно сглотнул ком, подступивший к горлу. Лифа на барышне не оказалось. Смело! Остается предположить, что она будет столь же последовательной и в других частях тела.
Халат комом упал к ногам девицы. Улыбка Краюшкина сделалась до глупого счастливой: «Не разочаровала, барышня! Господина Виноградова нужно будет обязательно поблагодарить за тот богатый опыт, который он предоставил ему в прошедшую неделю».
Носоглотку раздирал тонкий аромат женских духов. Возбуждение нарастало. Краюшкин притянул барышню к себе и почувствовал, как в грудь уперлась упругая
Романтический вечер грозил перерасти в жаркую ночь, а потому, безжалостно расцепив объятия, Краюшкин, пользуясь некоторым замешательством барышни, не мешкая, облачился в выходной костюм. Подумав, взял трость для пущей важности и направился на Мещанскую улицу.
Покружив немного по городу, он убедился в том, что за ним, держась на почтительном расстоянии, следовал молодой человек неприметной наружности. Топтун был одет в простенький старомодный сюртук, какой обычно предпочитают низшие чиновники; на тощей шее небрежно повязан галстук; брюки серые, столь же затертые. Обыкновенный человечишка, изрядно замотанный жизнью и затурканный строгим начальством.
Еще через полчаса Краюшкин вышел на Мещанскую улицу и, доверительно кивнув швейцару, который тотчас принял его за своего, уверенно стал подниматься по лестнице.
Поднявшись на четвертый этаж, решительно позвонил. Ждать пришлось недолго. Через минуту в глубине коридора раздались шаги. Виктор Краюшкин услышал, как кто-то долго и сердито позвякивал цепочкой, а потом дверь распахнулась, и он увидел молоденькую женщину, смотревшую на него настороженно и с открытым интересом. Аппетитные формы грозили разорвать тугое платье, что, впрочем, совершенно не волновало ее обладательницу. На вид простовата, озорные глаза выдавали откровенное любопытство.
– Вам кого? – голос высокий, но не резкий.
Краюшкин, призвав в помощь все свое обаяние, попытался доброжелательно улыбнуться. В ответ – лишь некое подобие улыбки. Теперь можно было увидеть, что зубы были главным ее недостатком.
Часть ее очарования улетучилась мгновенно.
– Мне бы барыню. Она дома?
– А кто вы, сударь?
Порывшись в кармане, Краюшкин извлек визитку:
– Пожалте… Моя фамилия Рыбушкин, зовут Серафим Родионович. Золотопромышленник.
– Изволите ждать?
– Подожду.
– Я немедля.
Через минуту к нему вышла женщина лет тридцати. С пухлыми девичьими щеками, на которых кокетливо обозначались ямочки. Густые длинные, русого цвета волосы собраны в высокую прическу. Два длинных светлых локона пружинами спадали на виски. Платье палевое, с белыми кружевами. На гибкой тонкой шее бархатная ленточка, скрепленная брошью из нефрита. Ну что еще… Пожалуй, мила. Уж слишком располагающими и вызывающими доверие казались ее глаза, будто бы выточенные из куска лазурита.
На лице отразилось едва заметное изумление, которое тотчас
– Я хозяйка… Вы хотели со мной поговорить?
Краюшкин мгновенно вернул любезность, разлепив губы в учтивой располагающей улыбке.
– Дело в том, что я к вам по делу. Мне дали ваш адрес и сказали, что я могу найти здесь господина Макарцева.
Совершенно беспристрастное лицо.
– Вот как? Вам сказали, что он проживает здесь? – голос нарочито громкий, как если бы она говорила для кого-то третьего, находящегося в глубине комнаты.
От интонаций прошибало холодом. В какой-то момент Виктору Краюшкину даже показалось, что на воротнике ее платья он разобрал легкую изморозь. И почудится же подобная нелепость! Ведь это всего лишь блики от бриллиантовых сережек.
Краюшкин отвечал, пряча за любезностью подступившее смущение:
– Именно так… Я, право, в некотором недоумении.
– А что это за господин?
– У меня имеется очень важное дело к этому господину. Точнее, письмо… Я должен передать ему лично.
Хорошенький лобик тронули морщины задумчивости.
– Как, вы сказали, зовут этого господина?
– Господин Макарцев.
– Похоже, что я вспоминаю эту фамилию.
– Ну, наконец-то! – облегченно вздохнул Краюшкин.
– Кажется, я слышала эту фамилию от своего дяди. Давайте сделаем вот что, – продолжала барышня с некоторым воодушевлением. – Вы оставите мне это письмо, а я покажу его дяде.
– Когда же мне прийти за ответом?
– Давайте завтра. Ну, скажем, часа в два? Вас устроит?
– Вполне.
Барышня, судя по интонации и улыбке, была прирожденная актриса. Играла тонко, выразительно вычерчивая все интонации. Не просматривалось ни одной фальшивой сценки. Наверняка изрядно поднаторела в домашнем театре. Но игру стоило поддержать.
Краюшкин сделал вид, что основательно призадумался. Пусть же посмотрит, что ей достался достойнейший партнер. После некоторого колебания он протянул письмо, запечатанное в конверт:
– Хорошо. Я буду у вас завтра в два часа. – И распростился, приподняв шляпу.
Прощаясь, швейцар кивал ему как старому знакомому. Интересно, что бы это могло значить?
Уже ступив на тротуар, Краюшкин заметил, как от угла соседнего дома отделилась мужская фигура и направилась параллельным курсом. «Слежка. Проверяют. Еще не успокоились, господа. Как же вас разубедить? Столько казенных денег потрачено, и получается, что все зря?!» – едва ли не крякнул от досады Краюшкин.
С видом праздного гуляки, размеренно помахивая тростью, он перешел на противоположную сторону улицы. Мужчина, предусмотрительно поотстав, пропустил легкий экипаж, пронесшийся на большой скорости, после чего снова заторопился следом.
В какой-то момент Виктору Краюшкину захотелось попроказничать: приостановиться и помахать топтуну с дружеской улыбкой, но благоразумие взяло верх.
На углу кондитерской стоял экипаж, запряженный серой лошадкой. Возница, остроскулый татарин, внимательно проследил за бредущим Краюшкиным и, поймав его взгляд, слегка наклонил в почтении голову.