Улугбек
Шрифт:
— Письмо, отдайте письмо, — зашептал переводчик.
Клавихо неуверенно протянул мальчикам послание короля Кастилии. Ибрагим протянул руку, но Улугбек оказался проворнее. Ловко схватив пышный свиток с большой серебряной печатью на шелковом шнурке, он протянул его деду. Тимур чуть заметно усмехнулся в усы.
Только теперь он словно заметил послов. Смотрел внимательно, не мигая, как они подходят, приседая и кланяясь. В трех шагах от него они преклонили колени, скрестив руки на груди. Улугбек с большим интересом следил за этими церемониями.
Тимур сделал знак, и самые приближенные к нему эмиры, Шах-Малик
Согласно правилам испанского придворного этикета послы пытались поцеловать руку Тимура, но тот не позволил им сделать этого. Клавихо удивился и потом записал в своем тайном дневнике: «А не делают этого оттого, что имеют о себе очень высокое мнение...»
Тимур задал гостям несколько ничего не значащих вопросов:
— Как поживает король, мой сын? Здоров ли? Каковы его дела?
Потом, подняв над головой послание и обращаясь больше к своим приближенным, хриплым голосом произнес целую речь, которую переводчик изложил дону Клавихо так:
— Посмотрите на этих посланников, которых посылает мне сын мой, король испанский... первый из всех королей, какие есть у франков, что живут на конце света... Они в самом деле великий народ. И я дам мое благословение королю, моему суну... Довольно было бы, если он прислал вас только с письмом, без подарков; потому что я так же рад был бы узнать о его здоровье и состоянии, как и тому, что он присылает мне подарки...
Тимур оставался верен себе и ловко использовал прибытие послов, чтобы лишний раз напомнить всем и каждому о собственном могуществе и о том, что он вовсе еще не так стар и слаб, как может показаться.
Он ни на минуту не переставал быть умным и хитрым политиком. Заметив, что Клавихо и его спутника посадили чуть ниже, чем китайских послов, томившихся в Самарканде уже девятый год в ожидании хоть каких-нибудь переговоров, Тимур немедленно приказал, чтобы китайцев и испанцев демонстративно поменяли местами. Только после этого начался пир.
Слуги натащили на золоченых подносах горы баранины — вареной, соленой, жареной, расставили их перед Тимуром. За ними явились резчики мяса в кожаных фартуках и нарукавниках, с длинными сверкающими ножами. Они ловко разделывали баранов, бросая куски мяса в золотые и фарфоровые чашки. Другие слуги быстро расставляли их перед гостями, строго соблюдая правило; почетному гостю — лучший кусок.
Но не успел Клавихо приняться за еду, как дымящееся блюдо выхватили у него из рук и унесли. Толмач поспешил объяснить обескураженному гостю, что мясо не пропадет, его отнесут в тот дом, где посланники остановились, а сейчас дадут другое блюдо.
Скоро испанцы поняли, что если на этом пиру и грозит им опасность умереть, то вовсе не от голода, а, наоборот, от обжорства и пьянства. Появлялись все новые и новые миски, полные мяса. Слуги подтаскивали громадные подносы с дынями, персиками, виноградом. Услужливые руки немедленно наполняли чаши алым вином, не давая им опустеть ни на миг.
Клавихо притворился непьющим. Как ни настаивали, он за весь день ни разу даже не приложился к бокалу. Он старался все
А испытание для посла выдалось нелегкое. Пиры следовали почти непрерывно. Через неделю после торжественного приема испанцев повезли в другой сад. Там под деревьями были раскинуты шелковые палатки, пестрые как цветы. И все началось снова: горы жирной баранины, подносы, прогибающиеся под тяжестью фруктов, целые реки вина. Тимур в этот день веселился больше обычного. Он сам подзывал к себе одного госгя за другим и каждому протягивал огром-ную чашу с вином. Ее выпивали, стоя на коленях, и тотчас же слуги наливали вторую. Так продолжалось до тех пор, пока гость уже не мог устоять даже на коленях и начинал валиться на бок. Тогда его оттаскивали под ближайший куст, и наступала очередь следующего.
Улугбек закатывался звонким хохотом, сидя рядом с дедом и следя, чтобы гости все допили до капли. Но Клавихо было не до смеха. Он еле отбился от такого угощения, ссылаясь на законы и обычаи своей страны.
Один из пиров был дан в честь Улугбека. Тимур не забывал о государственных делах. Он приказал женить сразу пятерых своих внуков. В жены десятилетнему Улугбеку дед выбрал такую же юную Огэ-бегум. Она была дочерью покойного Мухаммед-Султана, и женитьба на ней давала Улугбеку право на почетный титул гурагана — ханского зятя.
Свадебный пир устроили на равнине Кангиль, за городской стеной. Чтя древние монгольские традиции, Тимур давно облюбовал эту зеленую долину, раскинувшуюся по берегам арыка Оби-Рахмат для летнего стана. За одну ночь тут возник целый пестрый город из великого множества палаток и шатров. Все торговцы, закрыв свои лавки в Самарканде, поспешили сюда. Они горланили наперебой:
— Плов, плов, кому горячий пяов?
— А вот вкусные пирожки!
Но эти крики не долетали до шатра Тимура, стоявшего на самом берегу канала. Шатер был огромный, высотой в три копья, а шириной в сто шагов. Круглый, как свод, потолок его покоился на двенадцати столбах, обвитых шелковой тканью. Доступ к шатру преграждала стена с высокой сторожевой башней.
А кругом теснились шатры жен и родственников Тимура — синие, зеленые, оранжевые. Когда налетал ветер, стены палаток надувались как паруса, и казалось, будто это корабли, готовые отправиться в какие-то сказочные страны.
Впервые поставил свой собственный шатер и Улугбек. И впервые принимал в нем гостей как взрослый, сидя рядом с юной женой. Но пир кончился, и все стало, как прежде. Улугбек продолжал жить под присмотром бабки, в ее покоях.
Тимур был весел. Но порой Улугбек замечал, что дед мрачнеет среди пиров и задумывается с чашей в руках. А иногда он вдруг взрывался такой яростью и гневом, что все вокруг замирали в ужасе. Во время одного из пиров Тимур неожиданно приказал схватить эмира, которого оставлял наместником в Самарканде после отъезда в армию Мухаммед-Султана, и повесить его тут же, на ближнем дереве. Эмиры попробовали вступиться за своего товарища. Они даже, посовещавшись, предложили собрать между собой и внести в казну те деньги, в растрате которых Тимур обвинил наместника. Тимур согласился. Но когда деньги собрали, приказал все-таки пытать провинившегося, а потом повесить за ноги.