Уля Ляпина против Ляли Хлюпиной
Шрифт:
– Без меня чтобы все тихо! Ни-ни! – наказал он на прощание старушенции.
Но ответа не услышал, пропал.
После русского был урок труда. Однорукий трудовик Сидор Львович скрипучим голосом объявил тему: «Обтесанность как высшая ступень деревянности». И затем на примере Буратино-Пиноккьо долго и занудно рассказывал о процессе получения из простого полена высококачественного художественного изделия. Сегодняшний урок был теория. Практикой предполагалось заняться самостоятельно
Уля Ляпина торопила время. Школьные часы текли медленно. Репетицию назначили на пятнадцать, и нужно было еще придумать, как на нее попасть. Посторонних в зал не пускали, а она теперь причислена к посторонним.
На переменке к ней подошел Сосиськин. Официально его звали Данила Спицын, но на Данилу он откликался редко, уже отвык. Сосиськин был серьезен как никогда, и это было на него не похоже.
– Если бы ты оказалась закупоренной в избушке, висящей на краю пропасти, стала бы ты от голода есть ботинки? – спросил Сосиськин.
Вопрос был задан что говорится в лоб.
– Есть ботинки? – переспросила его Ульяна.
Она взглянула сперва на свои кроссовки, потом на сменную обувь любителя коварных вопросов.
– Твои бы точно не стала, – сказала она, поморщившись.
– Я не про свои, я вообще. В принципе, – не отставал от нее Сосиськин. – В избушке, висящей на краю пропасти.
– Вообще ботинок не бывает, Сосиськин. И в принципе не бывает тоже. Есть твои, есть мои, есть Пашкины.
Как раз мимо бежал Моржов, и она ткнула для примера в него.
– Ну, хорошо, а человека смогла бы? – нервным голосом прошептал Сосиськин.
– Что значит человека? Не понимаю. – Она взглянула на него, как на психа.
– Ну, человека, например, съела бы?
– Сосиськин, у тебя крыша съехала? Что это сегодня с тобой? Или с утра не завтракал? На, возьми, у меня есть сушки.
– А я думаю, что, наверное, съел бы.
Он стал бледный, как мясо рыбы, и тихонько отошел в сторону.
«Что-то с ним сегодня не правильно, – подумала Ульяна с тревогой. – Отрицательное психическое давление? Орудуют энергетические вампиры?»
На литературе Владислава Мартыновна запустила вдруг в Моржова туфлей. Пашка увернулся, конечно, и туфля попала в Ирку Туркевич. Ирка, не долго думая, отфутболила туфлю дальше. Так она летала по классу, будто первый советский спутник, пока вновь не возвратилась к преподавательнице. Владислава, как ни в чем не бывало, вдела ногу в возвратившуюся туфлю и, как будто ничего не случилось, продолжала вести урок.
Проходили «Сказку о рыбаке и рыбке». Владислава вслух прочла сказку, и каждый должен был своими словами изложить ее содержание – письменно, в рабочей тетради.
Уля Ляпина, как и положено супердевочке, быстро справилась с таким пустяком. Пашка вяло ковырял ручкой в неподатливом тетрадном
– Пашечка, – сказала ему Ульяна. – Пушкина убили на Черной речке, зимой. А зимой травы и лопухов не бывает. Никакого желтоглазого окуня он тоже видеть не мог, в Черной речке рыба вообще не водится, там один мазут.
– Ляпина, снова вместо урока занимаешься болтовней? – Владислава, как заправская снайперша, уже прицеливалась в нее туфлей. – Давно родителей в школу не вызывали?
Слава богу, громко прозвеневший звонок, не позволил материализоваться ее угрозе.
Со школой явно происходило что-то неладное. В школьную атмосферу будто впрыснули какой-то микроб, какие-то семена безумия, отчего и ученики, и даже преподаватели вели себя неадекватно и странно.
Метан Хлоридович, ведший химию в старших классах, брызгал кисточкой из ведра с водой на всех, кто попадался ему в коридорах школы, – должно быть, изгонял бесов.
Физкультурник Бармалей Павлович печатал коридоры спортивным шагом и на ходу обрывал пуговицы у встречных и поперечных. У кого их не было, тем он выдавал по звонкому щелбану и шагал дальше.
Из кабинета математики на втором этаже раздавались нечеловеческие удары. В промежутках между ударами тихий голос математички интересовался: «Так сколько сторон у треугольника, спрашиваю в последний раз?»
И только кабинет биологии, святая святых заведующей учебной частью, молчал, как партизан на допросе.
С супердевочкой все было в порядке, на нее, наверное, этот микроб не действовал, но все равно она передвигалась с опаской. В школьной улье, растревоженном неизвестно кем, Уля Ляпина чувствовала себя инородным телом. Она спустилась по лестнице в вестибюль, надеясь выяснить обстановку в зале, где должна быть генеральная репетиция. До начала оставалось совсем немного – урок с хвостиком.
Охранник Вова, когда она проходила мимо, выглянул из-за журнала с кроссвордами.
– Стой, Ляпина, ты куда?!! – Он вдруг выпучил тюленьи глаза и испуганно заорал, как рупор: – Ты ж на друга моего наступила!
Уля вздрогнула, посмотрела под ноги, но не нашла там ничьих друзей.
– Извините, – извинилась она. И подумала: «Еще одна жертва».
Охранник Вова наклонился над полом.
– Эй, Серега, ты как, живой? – произнес он тревожным голосом. – Жив, Серега, отвечай, или умер?
Он вздохнул и, выпрямив спину, укоризненно скосился на супердевочку.
– Жаль Серегу, если ты его раздавила. Мы с ним вместе служили под Таганрогом. Он же гений маскировки, мой друг Серега. Так мог спрятаться, комар не заметит. Типа Штирлица и Рихарда Зорге.