Улыбайлики. Жизнеутверждающая книга прожженого циника

Ганапольский Матвей Юрьевич

Внезапно зал резко зашумел.

В каком-то дальнем ряду встал двухметровый чернявый и со свирепым видом направился к ступенькам на сцену.

Он прошел мимо мордатого, и тот встал во весь рост, угрожающе сжимая арбуз.

Танцоры отчаянно запрыгали в танце, справедливо предполагая, что их сейчас начнут бить.

Семен Израилевич из кулисы стал делать отчаянные жесты милиционеру, который, испуганно втянув голову в плечи, пытался нащупать отсутствующую кобуру с пистолетом.

Тем временем негр поднялся на сцену, подошел к клавишнику и

что-то ему шепнул, потом поднял Володин саксофон, сиротливо стоявший у синтезатора, несколько раз дунул в него, покрутил мундштук и вдруг с ходу заиграл музыкальную тему.

Танцоры от неожиданности на секунду сбились, но продолжили выступление.

Зал взревел!

Негр играл на саксофоне гопак!

Такого этот город еще не знал.

Танец закончился, но зал встал, требуя повтора.

Номер повторили.

Зал требовал еще!

Громче всех орал детина с арбузом.

Оказалось, что арбуз он уже надрезал ножом и ел большими ломтями, совмещая приятное с полезным.

После пятого повтора танцоры падали от усталости.

Тогда гопак стали играть просто так, под дружные хлопки зала. Зал тоже танцевал.

А в кулисе, обняв друг друга, заходились в танце милиционер и Семен Израилевич, причем последний умудрялся под гопак танцевать свой родной фрейлехс.

Но тут в первом ряду, изображая полное презрение к происходящему, поднялись толстый мужчина и его жена. С гневным видом они ринулись к выходу, тараня толпу.

На них смотрели недоуменно и снисходительно.

Дама бежала, придерживая рукой свою высокую «халу».

Внезапно заходили ходуном кулисы, и на сцену выкатился проснувшийся Володя. Посмотрев ошарашенно несколько секунд на негра, дующего в его саксофон, он как-то фатально махнул рукой и вдруг зашелся в танце вприсядку.

На появление полупьяного незнакомца зал ответил новым радостным ревом.

Короче говоря, в этот день драка не состоялась.

Чернявые с местными ушли из зала в обнимку.

Семен Израилевич жал нам руки, называл талантами и сравнивал с Кобзоном.

Милиционер обещал благодарность от местного УВД.

Конечно, было обидно, что никого не взяли на работу, а пошив двух костюмов, ставка в шесть пятьдесят и квартира остались только мечтой.

Однако, согласитесь, все это было не так уж и важно на фоне нашего вклада в укрепление советско-африканской дружбы.

Запорожец

Не могу утверждать, что 1 апреля было моим любимым праздником. Что-то у меня с ним не совпадало. Вроде бы я в этот день должен был над кем-то шутить. Но то ли они быстрее соображали, то ли я поздно вспоминал, что сегодня первое, но еще в глубоком детстве кнопки на сиденье парты клали именно мне.

Но если бы только кнопки!

На мне проходило все!

То ли по причине доверчивости, то ли наивности, но именно я был полигоном для шутников, даже самых отстойных.

Когда шутника гнали отовсюду – он шел ко мне!

Видимо, в моей долговязой фигуре и лице, украшенном очками,

так и читалось: «Ребята, я лох, я иду к вам и уже смазан вазелином!»

И утром следующего дня в пионерском лагере, где я был полигоном для шуток, именно мои тапки прибивались гвоздями к полу перед кроватью, и именно на моем лбу появлялся замысловатый узор, выдавленный из тюбика зубной пасты.

Шутки были незамысловатые и дебильные – так казалось мне.

Шутникам же они казались верхом остроумия и элегантности.

Нельзя сказать, что я не пытался сопротивляться, предугадывать и даже играть на опережение.

К примеру, на выходных я попросил отца рассказать какой-то никому не известный розыгрыш, который он проделывал над своими друзьями. И он рассказал мне один замечательный замысел, как раз подходящий для моей цели. Отец уверил меня, что этот розыгрыш никто не знает, так как он проделывал его над друзьями еще в 1922 году – дело в том, что сам отец родился в 1912-м, а я у него был поздним ребенком.

Мы с отцом расписали все действия, вместе нашли в доме все необходимое для осуществления этого коварного замысла, и в понедельник я поехал в лагерь.

Вечером я не пошел на ужин и кое-что проделал в палате.

И когда мои мучители пришли и улеглись в свои кровати, я был спокоен, и на моем лице играла улыбка.

Несчастные детки, они не знали, что я им приготовил! Мою улыбку они считали тревожной, хотя это была улыбка предвкушения расплаты.

А для осуществления самой расплаты нужно было дождаться, пока все заснут.

Я лежал на спине и смотрел в окно на полную луну в ожидании часа «Х». Это хорошо, что луна светит так ярко, подумал я, в ее холодных отблесках будет хорошо смотреться моя месть.

Внезапно, неожиданно для меня, в дальнем углу палаты вскочил какой-то мальчик и, вскрикнув, стал отчаянно рыться в кровати. Лицо его было перекошено, он стал говорить, что его что-то укусило. Другие дети, в том числе и я, испуганно вскочили и осмотрели его и свои кровати – там ничего не было.

Все улеглись, но через пару минут с криком вскочил другой мальчик и истерично, с плачем, забегал по палате. Он сказал, что его за бок укусил какой-то большой черный жук. Мальчик показал нам след красного укуса на боку, ближе к спине. Мы долго искали жука, но не нашли и снова легли, но уже взвинченные и тревожные.

Мне уже было как-то не до розыгрыша. Тот, второй мальчик, рассказал, что еще днем видел несколько этих жуков в палате. Одного он раздавил, но другие попрятались.

Мы долго обдумывали что делать, но вошла воспитательница, накричала на нас, сказала, что все разговоры про жуков ерунда, и погасила свет.

Все лежали, тяжело дыша, а я был на грани нервного срыва.

Мы спрашивали друг друга, кто что чувствует – кто-то вскрикивал и чесался, но это были не жуки, а нервы.

Постепенно я задремал, но внезапно почувствовал какое-то щекотание. Я понял, что что-то двигается по моему боку и пытается заползти под спину.