Улыбайлики. Жизнеутверждающая книга прожженого циника

Ганапольский Матвей Юрьевич

Особняком в сериале показаны вопросы секса.

И хотя в реальной жизни этот процесс незатейлив – чизбургером девушку покормил, и она твоя, сериальная любовь демонстрирует свои особые замороченные правила.

Например, правило вечной девственности – дойдя до конца сериала, в котором сменилось три поколения героев, вы должны оставаться в убеждении, что дети появляются от цветочной пыльцы.

Есть и другое чудесное правило всеобщих родственных связей: как в хорошем индийском кино все в результате оказываются родственниками. А единственного неродственника

убивают за ненадобностью еще в тринадцатой серии.

Приятно разнообразят сериал и реальные профсоюзные проблемы. Если во время съемки сериала киношники устраивают забастовку и актер, играющий Диего, отказывается сниматься, то на площадку выпускают штрейкбрехера.

И мы, просматривая очередную серию, вместо привычного Диего – блондина с бородой, внезапно видим другого – лысого, с бородавкой на носу. И не замечают этой позорной подмены только сами герои сериала, в упоении покрывая новичка привычными сочными поцелуями.

Хорошо смотрятся и некоторые детали – например, интерьер, знакомый нам по шести предыдущим сериалам.

Иногда на экране появляется бутафорский пистолет, которым в этом сериале хотели убить Лауру, в предыдущем донью Лукрецию, а до этого Леонсио.

Что касается тещи, то она заявляет, что помнит этот пистолет еще в том самом фильме с Лолитой Торрес.

В малобюджетных сериалах привлекает внимание обилие случайных предметов, которые ставятся в кадр, чтобы вбить нам в голову идею – «это Америка латинос», мой друг! – поэтому тут может происходить любой идиотизм».

Для этой цели на столах, не к месту, стоят блюда с бананами и ананасами, в кадр, как бы случайно, лезут широкие листья пальмы, якобы стоящей на улице.

А на дальнем плане торчит большое чучело кенгуру, которое вообще тут ни к селу, ни к городу и которое, по утверждению тещи, снимали еще братья Люмьер.

Шокирует и музыкальное оформление этих сериалов.

Для закадровой музыки подбираются наиболее слезливые мелодии, которые нищие играют в пешеходных переходах; а в центральной песне поется о несчастной доле мексиканской (чилийской, аргентинской, доминиканской, сьерра-лионской, пуэрто-косто-риканской) женщины, которая хочет личного счастья, но у которой украли сына (дочь, мужа, свекра, хозяина плантации, диктатора страны), и это обстоятельство личному счастью очень мешает.

Конечно, сериал должен иметь свою изюминку, перчинку, так сказать.

Эта перчинка – лапша невероятной длины, которая вешается зрителю на уши.

В реальной жизни человека поджидают грабители на улице, рост цен в магазине, злобный начальник на работе и пара любовников в шкафу у жены.

В сериале добрый плантатор отпускает рабов, цена на самих рабов неуклонно падает, для сбора пшеницы рабам, наконец, дают косу, а в фазенде самого плантатора, вместо нелюбимой толстухи-жены, ждет стройная сексуальная героиня, которой плантатор даровал волю, правда только для того, чтобы жениться.

И очередная рабыня Изаура (Кончита, Пипита, Хуанита, Сисита, Чикита) счастлива – ведь теперь ее будут бить плеткой не каждый день, а только по общенациональным праздникам.

Важнейшая

деталь латиноамериканского сериала – умирающий отец.

В первой же серии нам показывают благородного старика, который умирает. Из тревожного разговора героини с врачом становится ясно, что жить ему осталось несколько часов.

Героиня заливается слезами и спрашивает, уверен ли доктор, что смерть уже близка.

Врач объясняет, что у старика гастрит, колит, инфаркт и инсульт. У него последняя стадия рака, отягощенная Альцгеймером и Паркинсоном.

Что касается СПИДа, то он пока в легкой форме, однако его усложняет геморрой. Так что героиня может зайти к отцу, чтобы попрощаться и прочитать завещание! И, кстати, пусть впишет туда и самого врача – ведь к триста двадцать восьмой серии все равно выяснится, что он двоюродный брат старика.

К семьдесят пятой серии отец еще не умер, но как-то сильно изменился. Зрители уверены, что его облик изменила химиотерапия и уколы в ягодицу. Но на самом деле из-за профсоюзных разногласий предыдущий старик пошел умирать в другой сериал, а его место занял отец второго оператора, которого наняли без текста просто полежать в кадре, предсмертно похрипеть и протянуть тощую руку к плачущей героине в виде «последнего прости».

Моя теща, тонкий знаток сериалов, заявляет, что «умирающих отцов» в латиноамериканских сериалах всего пятеро и они переходят из сериала в сериал, не вставая с бутафорской больничной койки.

Для того чтобы во всю эту муру поверить, зрителя нужно сбить с ног в первые же минуты сериала.

Нужно дать ему понять, что он смотрит сказку, в которой его мозги будут ломать и плющить.

И этот замысел легко осуществляется с помощью двойных имен.

Тут, конечно, наши сериалы проигрывают полностью.

И действительно, трудно вообразить, чтобы наш юноша подошел к девушке и представился: «Здравствуйте, меня зовут Сережа-Володя!»

Понятно, что через пятнадцать минут он окажется в сумасшедшем доме.

Имя же Луиса-Альберто, несмотря на то, что до середины фильма ты не понимаешь – это один человек или два, у нашей женской аудитории проходит на ура.

Такую же пикантность сериалу придают и рассуждения о нищете, произносимые героями на вечеринках с шампанским и черной икрой. Незабываем монолог героини, которая, прогнав из комнаты конюхов, садовников, служанок, экономок и массажистов, рыдает на плече у подруги из-за того, что она второй день в одном и том же вечернем платье.

– Как мне жить дальше?! – в отчаянии спрашивает героиня.

Кстати, о рыданиях. Без них нет сериала!

По закону жанра слез в сериале должно быть не меньше, чем у сотни плачущих крокодилов, и литься они должны по любому поводу.

Если сын героя вовремя не пришел домой и если пришел.

Если дочь героини изнасиловали негодяи и если пока не изнасиловали…

Из телевизора слышны заключительные сдавленные рыдания – очередная серия закончилась!

– Какое чудесное кино, – замечает теща, вплывая на кухню. – Отдохнула, как никогда!