«Улыбчивый с ножом». Дело о мерзком снеговике
Шрифт:
К концу демонстрации Джорджия почувствовала легкую тошноту.
– Вы, наверно, привыкли к тому, что все эти мерзкие бактерии находятся в вашем доме. Я бы постоянно вставала ночью, чтобы убедиться, что никто из них не сбежал.
Глаза профессора Стила сверкнули. Слово «сверкнули», возможно, не совсем верно передавало то промелькнувшее в них озорное, даже немного безумное выражение. Он похлопал Джорджию по плечу:
– Не волнуйтесь. Я не натравлю их на вас… если будете вести себя хорошо.
Двое других гостей, до сих пор остававшихся с ними, засмеялись. Харгривз Стил был этим вечером в ударе. Но
Именно эта сцена позволила Джорджии несколько месяцев спустя, когда руководитель заговора, человек, которого «А.Ф.» намеревался сделать диктатором, оказался в ее власти, обращаться с ним без всяких угрызений совести, как обращалась бы она с несущей болезнь вошью профессора Стила.
Глава 7. «Английский флаг»
Та сцена в лаборатории профессора Стила ознаменовала новый этап отношений Джорджии с «А.Ф.», который начался во время ее первого визита в дом Элис Мейфилд в середине мая. Анализируя эту историю год спустя, Джорджия увидела встречу в ее истинном свете. Она напомнила ей один случай, когда Джорджия девочкой плыла на яхте подруги к Внешним Гебридам. Остров Барра, мрачная черная глыба, поднялся над горизонтом. Яхта подходила к острову, ближе и ближе, пока не возникло впечатление, что сейчас она врежется в скалы. Потом, почти мгновенно, появилось устье пролива, сначала как узкая изогнутая расселина в скалах, затем – как судоходный канал, и по нему они плавно прошли в самую глубь острова, в город Каслбэй, где, как забытая игрушка, лежал на самой дальней стороне бухты на своем крохотном островке замок Кисимул.
Так и теперь случилось с Джорджией. Несясь на всех парах на внешние стены заговора, пока не стало казаться, что она разобьется о них, Джорджия вдруг легко нашла проход.
По дороге в Беркшир она размышляла над информацией о конюшне Мейфилда, полученной от Элисон и других агентов. Джордж Мейфилд, офицер кавалерии и в свое время знаменитый наездник-любитель, теперь тренировал лошадей лорда Чилтона Кэнтелоу. Чилтон – Чилли, как с любовью называли его люди, получавшие выгоду либо от его щедрости, либо благодаря тому, что лошади оправдывали доверие делавших на них ставки, – был миллионером среднего возраста, фигурой колоритной в своем роде, наподобие великих аристократов-либералов XVIII века. Джорджия даже заметила в разговоре с подругой, наполовину в шутку, что для «А.Ф.» он стал бы идеальной кандидатурой на пост диктатора, однако Элисон возразила:
– Нет, это ложный след, моя милая. С Чилли все в порядке. Он хороший человек. Подожди, пока познакомишься с ним.
Однако Джорджии не суждено было познакомиться с ним в тот приезд. Чилли находился за границей, как сообщила ей Элис Мейфилд при встрече на станции. И несомненное восхищение, и при этом вызов, появившиеся во взгляде девушки, позволили Джорджии предположить, что перед ней еще одна легкая победа Чилтона
Пятиминутная поездка привела их в поместье Мейфилдов. Длинный, беспорядочно построенный дом из красного кирпича, белый штакетник, конюшни за домом – все выглядело новеньким на фоне большой холмистой гряды, уже слившейся в одно целое из-за вечерней тени. Воздух был полон звуков: приглушенный топот и цоканье лошадиных копыт, звяканье ведер, голоса, доносившиеся со двора и выгула, а над ними – отдаленный рокот, когда в небе, выстроившись косяком, как дикие гуси, пролетело звено истребителей, направлявшихся на аэродром.
– У нас теперь три аэродрома в радиусе примерно двадцати миль, – пояснила Элис. – Аттерборн, Хартгроув и Тьюбери.
– А самолеты не пугают ваших лошадей?
– Они к ним привыкли.
– Полагаю, мы все к ним привыкли. И к мысли, что смерть может явиться с воздуха.
– Значит, вы не пацифистка? – резко спросила Элис Мейфилд.
– Упаси Бог, нет. Мне не нравится идея быть убитой, не имея хотя бы возможности нанести ответный удар.
– Я хотела вступить в Гражданскую воздушную гвардию, но папа не позволил. Он считает, что летать – не женское дело.
– Тогда посоветуйте ему почитать «Жизнь пчел» Метерлинка. Особенно главу о брачном полете.
– Отец с книгой? Не смешите меня. Единственная книга, которую он открывает, – это история о лошадиных родословных.
– Что такое, моя дорогая? – раздался позади них голос. – Здравствуйте, кто к нам пожаловал?
– Миссис Стрейнджуэйс. Позвольте вам представить. Мой отец. Миссис Стрейнджуэйс – одна из наших гостей в этот уик-энд, папа, если ты забыл.
– Рад знакомству, – проворчал он, энергично пожав руку Джорджии. – Моя дочь много о вас рассказывала. Прямо-таки полюбила вас. Я немного глуховат, поэтому вам придется говорить громко. Старость, знаете ли. Почему вы не привезли мужа?
– Папа! Ты же помнишь, я тебе…
– Не следовало ей так делать, в ее-то возрасте!
Джорджия, опешив, взглянула на мистера Мейфилда. Он указывал палкой на старую женщину, которая шла по дорожке между изгородями с двумя ведрами воды. Когда она приблизилась к ним, мистер Мейфилд закричал:
– Не следовало так делать, миссис Элдер! Вы навредите себе. Как ваш ревматизм?
– Терпимо, сэр. Не могу пожаловаться. Это все из-за дождливой погоды нынешней зимой.
– Да будет вам! Вы еще и пятьдесят лет проживете. Подождите, пока дотянете до моих годков. Дело не в погоде, а в старости, вот в чем штука. Нутром это чую. Курносая уже за углом. Доброго вам дня.
Джорджии понравился шумный старик в жесткой плоской шляпе, в желтом жилете, клетчатом пальто со шлицей и бриджах для верховой езды. Но она поняла, что он подавлял личность Элис Мейфилд. Отец попеременно то баловал, то жестко подчинял себе единственную дочь – Джорджии еще предстояло узнать, что у девушки было четверо братьев. Хотел, чтобы она воплотила в себе его умершую жену, «женственную женщину», как с горечью выразилась Элис, тогда как сама она, воспитанная в этом мужском обществе, боготворящая своих братьев и в то же время завидующая их свободе, не смогла обрести ни свободы девчонки-сорванца, ни женской безмятежности.