«Улыбчивый с ножом». Дело о мерзком снеговике
Шрифт:
Это впечатление надежно закрепилось в голове Джорджии на следующее утро. Проснувшись рано в маленькой, с белеными стенами комнате, она накинула плед и подошла к окну. Почти горизонтальные лучи солнца высвечивали холмы на западе с такой ослепительной ясностью, что казалось, будто видна каждая травинка. На фоне холмов, которые с двух сторон вздымались вверх гигантскими, как атлантические валы, складками, дом, конюшни и деревня представлялись крохотными и тихими в своей котловине. Вскоре на гребне холма справа появилась всадница. Гнедая лошадь горделиво выгнула шею, когда она задержала ее на самом верху в скульптурной позе. Солнце превратило льняную копну волос наездницы в неопалимую купину, маяк на этой пустынной возвышенности. Вместе с тем,
Было в ее позе что-то и от часового. Джорджия вспомнила призрак Ярнолдской фермы, и ей вдруг пришло в голову, что здесь тоже стратегическая позиция: дом расположен между тремя военными аэродромами. Перед глазами возникла картина: эскадрильи самолетов, пикирующие и разворачивающиеся над зданием парламента, пока внутри предъявляется ультиматум. Отставка или…
Джорджия с раздражением отогнала видение. В данной ситуации это было хуже всего – начинают появляться фантазии, и ты замечаешь врага на каждом углу. Девушка на холме дернула поводья, лошадь рванула вперед – быстро, гладко, сжато, как торпеда. Она пролетела галопом по гребню холма и уже через мгновение мчалась на бешеной скорости по дорожке к сонной, ослепленной утренним солнцем деревушке.
– Ну что, доставили вы добрую весть из Гента в Аахен? – спросила через пять минут из окна своей комнаты Джорджия.
Элис Мейфилд подняла голову, ее щеки раскраснелись.
– Я отлично прокатилась. Вы видели меня там, наверху?
«Да, – подумала Джорджия, – она выглядит невинной, как этот рассвет. Я должна перестать воображать всякую чепуху». Однако девушка была в той жаркой комнате с сеньором Альваресом и его сообщниками, она не могла попасть туда случайно.
Состоявшееся вечером собрание, на котором Джорджию приняли в «Английский флаг», было столь же невинным, несмотря на всю свою странность. Присутствовал мистер Мейфилд, хотя перед этим громко бурчал обо «всех этих дурачествах Элис». Двое из его сыновей – румяные, крепко сложенные молодые мужчины; один или два соседних фермера, слегка трепещущие под внешней невозмутимостью; несколько молодых особ из «графства», проказливые и непочтительные; приходский священник; главный конюх – грубый с виду, кривоногий, жующий резинку худенький человек; еще два гостя, помимо Джорджии, – землевладелец из другой части района и его жена и несколько офицеров ВВС, с прилизанными волосами, скромные, переговаривающиеся на своем жаргоне.
Заседание началось с церемонии, которую провел старший брат Элис, Роберт, надевший ради такого дела мантию и принявший звание старшего знаменосца. На церемонии царила атмосфера комичности, наигранности и убогого мистицизма, вполне способного сойти в своем декадансе за религию или идею. Джорджию в основном беспокоило мрачное предчувствие – опасение того рода, которое испытываешь на спиритическом сеансе, переживая, как бы не ошибся медиум, или когда следишь за жалкими потугами какого-нибудь старого актера в странствующем варьете, пытающегося воспроизвести игру времен своего успеха. Эта часть церемонии завершилась принятием в организацию Джорджии.
– Верите ли вы в закон аристократии, в правление и правительство высшей личности? – спросили ее.
– Верите ли вы в наследственную линию подлинной аристократии?
– Верите ли вы в привилегии и ответственность высшей расы?
И так далее.
Джорджии удалось сохранить невозмутимый вид, и в должное время она стала членом «Английского флага». Она с интересом отметила, что кружочка, такого, как Найджел обнаружил в медальоне, она не получила. Вероятно, сэр Джон был прав, утверждая, что такие кружочки в ходу лишь среди настоящих заговорщиков. На нее вдруг обрушилась волна тоски по дому: ей хотелось поведать
Когда церемония закончилась, началось заседание Круглого стола. За этим высокопарным названием, как обнаружила Джорджия, не скрывалось ничего, кроме сидения за круглым столом и высказывания недовольства в адрес правительства, прислуги, «критической тяжести размеров налога», социалистической партии, дурного поведения пеших туристов, спекуляций в области строительства и торговли, снижения качества современного искусства, пустых церквей, ставок на результаты футбольных матчей, химического пива и ограничения рождаемости. Все это было скучно и смешно, но в то же время становилось ясно, какую кашу заваривал «Английский флаг» для прикрытия деятельности настоящих заговорщиков.
Однако на следующее утро Элис Мейфилд взяла ее с собой на верховую прогулку до завтрака, и высоко на холмах, глядя на воскресный покой полей и деревень, Джорджия наконец была посвящена в тайну, которая так долго от нее ускользала. Они остановили лошадей, чтобы полюбоваться пейзажем, и Элис вдруг спросила, что она думает о собрании «Английского флага».
– Вы хотите от меня вежливости или честности? – уточнила Джорджия.
– Ненавижу, когда люди отвечают из вежливости.
– Что ж, хорошо. Я решила, что это было смехотворное надувательство. Не сама идея – я не присоединилась бы к «Флагу», если бы так считала. Но все эти разговоры, разговоры, разговоры… Абсолютно вздорные и ничтожные. Почему они не сделают что-нибудь вместо того, чтобы постоянно скулить. «Аристократы», жалующиеся на свои глупые мелкие обиды. Им духу не хватает? Ваши братья как будто не такие, но и они лишь болтали вместе с остальными, как пара заговорщиков из кафе. Какое жалкое зрелище мы собой представляли, жалуясь на то, как демократия губит империю, повторяя друг другу, какие мы замечательные – рожденные править, и все прочее, а затем продолжая просиживать штаны! Упаси меня Бог от такой самодовольной, ленивой самоуспокоенности.
Как Джорджия и надеялась, презрительное замечание в адрес братьев задело Элис Мейфилд за живое.
– Мы не настолько бесполезны, как вы думаете, – возразила она. – Не все из нас. Не Роберт и Деннис. Или я. Мы помогаем делать дело.
– Правда? Пишите письма в «Таймс»?
У Элис даже ноздри побелели, но она сдержалась.
– Что бы вы сказали, если бы я сообщила, что менее чем через год мы сметем демократов в Британии и утвердим истинного лидера, настоящее руководство?
– Я бы ответила, что вы грезите. Мечта, однако, приятная.
– Вы бы присоединились? Наш внутренний совет считает, что вам бы цены не было.
– Разумеется, я присоединилась бы, если бы считала, что у вас есть хоть какой-то шанс на успех. Я в безнадежных экспедициях не участвую. Кстати, кто этот лидер?
– Мне не позволили бы сказать вам, даже если бы я и знала. Его имя известно лишь полудюжине людей в движении.
– Это покупка кота в мешке, не так ли? Откуда вы знаете, способен ли он вообще на что-нибудь?
– Он спланировал все это движение. Организация просто поразительна, такое мог придумать только выдающийся человек.
«Может ли это быть правдой?» – спросила себя Джорджия. Движение, за которым стоит анонимный гений? А если Элис отвлекает ее внимание; в конце концов, маловероятно, чтобы чужаку сразу доверили столь важную информацию. И все же она готова была поклясться, что девушка говорит правду или, по крайней мере, считает правдой, будто личность будущего диктатора известна только руководителям движения. А если это правда, то она соотносится с тем, что говорил ей о конспирации сэр Джон. Это минимизирует самую большую опасность, которой подвержены подобные заговоры, – опасность пострадать от осведомителя. Однако это же делает заговор более уязвимым: если кто-нибудь узнает, кто этот предатель, то одним камнем убьет и гения, и главу организации.