Улыбка бога
Шрифт:
Александра и Настя побледнели и бросились в комнату к девочкам.
– Как это случилось? – испуганно тормошила Алису Александра, пока Настя успокаивала плачущую Лизу.
– Я не знаю, – Алиса всхлипнула. – Я ей запрещала циркуль брать, а она все-таки его схватила и колесико маленькое такое скрутила. Я испугалась, что она потеряет его и я останусь без циркуля, и хотела забрать. А она решила спрятать его от меня, взяла колесико в рот и случайно вдохнула.
Алиса заревела.
Лямзин подъехал, когда обе женщины в нервном ознобе ожидали «Скорую помощь». Настя то смеялась, подбадривая Лизу, то плакала, не
– Поехали навстречу «Скорой», так быстрее будет, – скомандовал Эдик.
В больнице даже стены навевают тоску. Там пахнет хлоркой, фенолом, слезами и страхом. Там навсегда поселилась беда, а с радостью и счастьем оттуда стараются поскорее уйти. Больница – это место, где невольно впадаешь в меланхолию или того хуже – в депрессию. Нет людей, которые любили бы изредка там поваляться.
Этими мыслями, пришедшими в голову, едва она пересекла порог приемного покоя, Александра поделилась с Лямзиным.
В ответ он мягко улыбнулся:
– Не скажи, это кому как. Я после окончания школы попал в учебный полк в степном Забайкалье – Агинский Бурятский автономный округ, а там холод, голод, постоянный шальной ветер и отсутствие привычной буйной зелени. Маменькин сынок, только месяц назад как исполнилось восемнадцать, привыкший к размеренной уютной жизни в южном городе, я вдруг очутился в совершенно другом мире, где ранние подъемы, передвижение только бегом – так положено по уставу, хождение строем, ругань сержантов и офицеров, бельевые вши и постоянные, изматывающие душу и тело лишения. Не хватало всего – света, воды, еды... Знаешь, как переводится на сленге аббревиатура ЗабВО – Забайкальский Военный Округ?
– Как?
– Забудь-Вернуться-Обратно. И вот я там, в Забайкалье, стою в карауле. Ветер, мороз. Пальцы, если снимешь варежку и коснешься ими металлических частей «калашникова», примерзают к нему намертво. Отойти никуда нельзя, присесть – тоже. Должен отстоять свои положенные два часа на посту. А я чувствую, что заболел. Саднит горло, раскалывается голова, трудно смотреть. Но я стараюсь, таращусь. Борюсь с собой, чтобы веки не закрылись и я не отъехал в сладкий сон. Да, вот так странно: как может быть сон сладким на бешеном ветре с морозом? Видно, я просто тогда дошел до ручки. В общем, я все-таки сознание потерял. Провалился в горячечное забытье, очнулся уже в гарнизонном госпитале. А там – тепло, светло, уютно, кормят хорошо, врачи-медсестрички ласковые, добрые. Да мне после тех условий, в которых я служил, это раем показалось. И вот веришь, мне было абсолютно наплевать, чем в госпитале пахнет – пусть бы и вовсе клоакой и прокисшей пищей все провоняло, мне там нравилось. Так что все познается в сравнении, дорогая.
– Да, понимаю,? задумчиво протянула Александра. – А я тоже кое-что вспомнила... Нет, ни в какое сравнение с твоими «приключениями» это не идет, но для моей хлипкой натуры тоже стало событие. Мы в пятом классе в поход пошли. Я до этого очень привередлива в пище была, ничего не любила. А сало – даже самое вкусное, совсем на дух не переносила. В принципе, для балерины, которой нужно все время диету соблюдать, это не плохо, поэтому родители не парились. Не ест дочка – и не надо. И вот оказываемся мы в горах, усталые, измученные, по солнцепеку несколько километров шли, проголодались
Александра засмеялась.
– Вот видишь, и тебе есть что вспомнить. Как там Настя с Лизой, интересно? Если все нормально, я бы не отказался на радостях тебя поцеловать, – сказал Эдик.
– В принципе, тут можно найти укромный уголок, но сдается мне, это будет не слишком уместно.
– Да, ты права. Бедный ребенок.
В этот момент из дверей, ведущих в хирургическое отделение, вышла Настя. Она старалась бодриться, даже улыбалась, но едва подошла к друзьям, не выдержала и разрыдалась.
– Боже мой, какая же я дура! – причитала она. – Я думала, что предательство Лешика – горе. Но нет же, нет! Вот оно – горе, когда ребенок твой лежит, маленький и беспомощный, и ты ничем не можешь ему помочь. А все остальное по сравнению с этим – чепуха.
– Настя, что сказал доктор? – Александра пересела к ней поближе и обняла за плечи.
– Сделали снимок. Кусок циркуля – круглая такая штучка, с дырочкой посередине, она в самом низу правого бронха застряла. Сказали, будут оперировать. Сейчас как раз Лизу готовят, – и она опять заплакала.
– Все будет хорошо, Настенька, – утешала ее Александра, – здесь великолепные врачи.
– Может, нужно с кем-нибудь поговорить? – предложил Лямзин. – Я знаю хорошего хирурга. Детского как раз.
Настя оторвала ладони от лица и покачала головой.
– Я не знаю. Мне сказали, что все сделают как надо. Думаю, нет смысла кого-то еще искать. Времени просто на это не осталось.
Спустя пятнадцать минут в коридор выглянула медсестра и поманила Настю к себе:
– Мамочка, подойдите!
Настя испуганно вскочила и бросилась к ней. Вернулась, только чтобы попрощаться.
– Все, вы езжайте, я остаюсь здесь.
– Может, тебе что-нибудь привезти? – спросила Александра. – Из одежды, еды, например. Или почитать.
– Не надо. Халат мне дадут, читать сейчас все равно я не смогу – ничего в голову не лезет, а без еды перебьюсь. Жрать много вредно.
– Глупости только не городи, – возмутилась Александра. – Лиза есть попросит, что ты будешь делать?
– Ей нельзя, – вяло отмахнулась Настя, – велели не давать ничего перед операцией.
– Ну так завтра, когда от наркоза отойдет, чего-нибудь попросит. Даже не спорь. Мы быстро смотаемся в магазин, вкусненького купим для вас обеих и привезем. Я тебе на мобильник позвоню, чтоб ты вышла и взяла.
Александра накупила подруге всего – еды, соков, фруктов и кипу журналов, чтобы хоть как-то скрасить ей пребывание в больнице.
Отдавая Насте пакет, она сказала:
– Смотри, если что потребуется, обязательно звони. Поняла? – Та кивнула. – И если просто будет страшно или тоскливо, или захочется поговорить, тоже звони в любое время суток без церемоний! Настя, ты меня слышишь?