Улыбка бога
Шрифт:
– Эх, Эдик, Эдик, – вздохнула Александра. – Ты все-таки неисправимый авантюрист. Это же надо такое закрутить: всех собрать, подговорить, подготовить. А кто руководил операцией, пока ты был занят?
– Настя, – засмеялся он, – кому же я еще могу столь ответственное мероприятие доверить. Тем более что она относится к группе остро сочувствующих. У них с Женей через три месяца свадьба.
– И она молчала! – ахнула Александра. –
– Прости ей. Она вся в хлопотах и делах, помогает будущему мужу с организацией новой фирмы.
– И все равно, Эдик, я считаю, что ты явно ошибся в выборе профессии. У тебя дар массовика-затейника, помноженный на способность собрать нужных людей в нужном месте.
Лямзин поймал за ленту воздушный шарик, шлепком отправил его в полет и, довольно улыбаясь, сказал:
– Я подумаю над твоими словами. Тем более что от твоего отца мне поступило предложение.
Музыка закончилась, и Аркаша Килин заспешил к ним семенящей походкой.
– Деточка, – ласково сказал он, – я тебя поздравляю с помолвкой и с тем, что весь этот кошмар с мнимой гибелью твоего папа наконец закончился. Как хорошо!
Он поднял вверх бокал. Александра взяла свой.
– Аркадий Львович, я виновата перед вами. Я не должна была плохо думать о вас.
– Сашенька, все ерунда. Поверь мне. Ничто не имеет значения, только любовь вечна. Потому что если человечество забудет о любви, его существование прекратится.
Бокалы со звоном соединились. К ним подошел Илья Григорьевич.
– У меня тоже есть в чем повиниться. Аркашка, старый черт, что ты делал в доме, где живет Максим Гурнов? Я видел тебя там. Решил, что ты с ним заодно, и все, со мной произошедшее – дело ваших рук. Так что я тоже перед тобой виноват.
Аркаша хитро улыбнулся.
– Эх ты, сыщик. Любимая женщина у меня там живет, к ней я ходил. А ты говоришь – Гурнов. Не делом единым жив человек, есть еще, слава Богу, и романтические чувства.
– Да, это так, – кивнул Илья, вспомнив Карину, и лицо его просветлело.
Эпилог
Спустя два месяца Илья и Карина сидели в маленькой кофейне на берегу океана и любовались на оранжевый закат. Они держались за руки, головы их то и дело соприкасались, и оба никак не могли наговориться. Так много всего произошло за те годы, что они не виделись, казалось, не хватит оставшейся жизни, чтоб всем поделиться.
–
– Не люблю расставания, – ответила она. – Когда-то ты сделал выбор, и я не имела права вмешиваться. К тому же меня ждали дома муж и маленький сын.
– Кто его отец?
– Какая разница. Это был случайный в моей жизни человек. Когда ты ушел, мне стало так больно, что я думала: сойду с ума. Уехала, чтоб забыться, по первой подвернувшейся путевке. Когда вернулась, поняла, что беременна. Не стала делать аборт, а чтоб легче было смириться с разлукой, представляла, что ребенок твой. Наверное, это передалось сыну невербально, потому что точно знаю: никогда ничего подобного я никому не говорила. Андрей возомнил, что он твой сын только оттого, что видел, как я отношусь к тебе, – она опустила голову и помолчала. – Мне стыдно признаться, но я следила за твоей судьбой. Я знала о твоих успехах и собирала вырезки из газет. Все заметки, если они появлялись в прессе.
Илья испытывал неловкость и чувство вины перед Кариной и ее сыном.
– Надеюсь, у него все будет хорошо, – сказал он.
– Виноват – будет отвечать, – ее губы упрямо сжались. – Не думала, что он способен на такую низость.
– Милая, ты несправедлива к нему. Он, как мог, вступился за свою мать. Я не оправдываю его, но и не осуждаю.
– Ты не понимаешь. Когда я узнала, что он посмел использовать для своих гнусных замыслов фамильный крест, я была вне себя от гнева. И дело даже не в огромной стоимости украшения. Это реликвия, и передавалась она по наследству. Моя бабка в войну не тронула крест, хотя голодала. Хранила его в память о своем прадеде. Единственное, чем я могу оправдать поступок Андрея – для него лилии на концах креста, вероятно, символически означали те лилии, которые я хранила в память о тебе.
– Так прости же его!
– Ах, ладно, – она встала. – Я на самом деле не такая уж строгая и давно простила сына. Пойдем к морю. Мне не терпится окунуться в прибой...
Вы думаете, так не бывает?
Если в сорок лет жизнь только начинается, то после пятидесяти она входит в самый расцвет. И вкус у любви тогда терпко-сладкий, как у перезрелых ягод рябины, тронутых морозцем. А каждый день – подарок судьбы, расщедрившейся на трудное позднее счастье...