Улыбка Диллинджера. ФБР с Гувером и без него
Шрифт:
На следующий день он обратился в отделение ФБР в Де Мойне, и в январе 1942 года был принят. По окончании учебного курса его направили на работу в Нью-Йорк. Фрейман изучал методы контрразведки, работу с агентурой и всевозможные разведывательные уловки. В частности, ему пришлось работать с двойными агентами и участвовать в операциях по дезинформации. После перевода в Чикаго в 1946 году Фрейман стал одним из лучших сотрудников ФБР. Сочетание острого ума, наклонностей проповедника и хорошее знание психологии позволило ему стать одним из лучших вербовщиков. Фрейману удалось за короткое время завербовать двоих зятьев олимпийского
Когда Фрейман позвонил Моррису и попросил о встрече, тот ответил:
— Я больше не участвую в коммунистическом движении, и у меня нет никаких связей. Но если хотите поговорить со мной, приходите.
Немощный, прикованный к постели, с трудом способный поднять голову, Моррис представлял собой жалкое зрелище. Фрейман начал с заявления, что по роду своей работы узнал Морриса как умного и твердого человека, большую часть своей жизни посвятившего делу коммунизма. Фрейман вслух усомнился в том, была ли оправдана такая жертва, и сказал, что был бы признателен Моррису, если бы тот ответил на несколько вопросов. Не предал ли Сталин идеи марксизма? Действительно ли коммунизм уничтожил миллионы невинных мужчин, женщин и детей? Не отличалось ли преследование евреев, проводившееся Советами и нацистами, только методами и формой? Как он думает, что больше служит благу отдельных людей и всего мира — советский коммунизм или американская демократия?
— Мы оба знаем ответы на эти вопросы, — сказал Моррис.
— Как же мог добрый и порядочный человек служить такому делу?
— Когда участвуешь в движении, стараешься отгородиться от всего, что может подорвать твою веру. И не можешь себе позволить спрашивать, правильно это или нет.
— Вы же сказали, что больше не участвуете в движении?
— Да, не участвую.
— Тогда вы можете себе позволить спрашивать.
— Думаю, что могу.
Фрейман понимал, что Моррис настолько зависит от своей благодетельницы Сонни Шлоссберг, что без ее одобрения не согласится сотрудничать с ФБР. Когда она провожала Фреймана до двери, тот задержался, чтобы поговорить, и как бы невзначай спросил ее, что она в настоящее время думает о коммунизме.
— Я его ненавижу. Я ненавижу их за то, что они сделали с Моррисом, с евреями, со всеми.
— В таком случае, не могли бы вы нам помочь?
— Что вы хотите от меня?
— Помогите нам убедить Морриса.
— Ладно.
Фрейман Моррису понравился; по словам Сонни, Чайлдс с нетерпением ожидал следующего визита. Но, когда разговор коснулся непосредственной деятельности, Моррис сказал, что не имеет понятия, где могут скрываться Холл, Томсон, Гейтс и Грин, и вновь подчеркнул, что у него не осталось связей с партией.
— Вы хотите сказать, что у вас нет связей в данный момент, — заметил Фрейман. — У вас было много друзей. С нашей помощью вы легко восстановите с ними контакт.
— Господи, я же физически на это не способен.
— Первое, что мы собираемся сделать, — поправить ваше здоровье. Потом подумаем, какое дело найти
Сонни в свою очередь тоже принялась уговаривать его работать с ФБР и заверила, что будет рядом, если он на это решится. Наконец Моррис согласился.
— Хорошо, я сделаю для вас, что смогу.
Фрейман через друзей ФБР в медицинских кругах сформировал команду выдающихся кардиологов, которые должны были заниматься Моррисом столько, сколько понадобится, и того перевели в клинику Майо в Рочестере, штат Миннесота. Формально Фрейман не имел права тратить деньги ФБР на дорогостоящее лечение человека, который не выполнял никаких заданий и мог не протянуть достаточно долго, чтобы выполнять такие задания в будущем. Однако решил рискнуть, надеясь, что начальство с ним согласится.
Возник вопрос, как сможет Моррис объяснить, откуда он взял денег на дорогостоящее лечение. Джек нашел вариант.
— Я обойду весь город и скажу, что врачи обещают вылечить Морриса, если его перевести в клинику Майо и продержать там достаточно долго. Скажу, что эти знаменитые врачи и знаменитая больница стоят уйму денег, а Моррис буквально при смерти, и попрошу наших старых товарищей помочь спасти его жизнь. Наверняка ни одна из этих задниц не даст ни цента. Однако никто не сознается, что ничего не дал. Кроме того, такая просьба — хороший повод обратиться к членам партии и начать восстанавливать отношения.
…Лечение и новые медикаменты, применявшиеся в клинике Майо, буквально воскресили Морриса. А в Нью-Йорке Джек продолжал забрасывать приманку: из клиники Майо приходят хорошие вести… Моррис поправляется… Он начал вставать… Вчера вечером я разговаривал с ним по телефону, и голос его звучал великолепно… Моррис на прогулках проходит по миле в день… Через несколько месяцев Моррис достаточно окрепнет и хочет снова вернуться к работе… В 1954 году партийное подполье клюнуло. Моррис позвонил Фрейману по зарезервированному для него телефону и сказал:
— Был анонимный звонок, мне приказали к двум тридцати пополудни прибыть к определенной телефонной будке на Норт-сайд и ждать звонка. Кто звонил и о чем идет речь, не знаю. Я поеду и свяжусь с вами, как только смогу.
Руководство потребовало, чтобы Фрейман немедленно взял Морриса под наблюдение, чтобы установить, с кем он будет встречаться, но Фрейман категорически отказался.
— Раз этот человек действовал настолько профессионально, он наверняка будет проверять, нет ли слежки, — сказал он. — Если он ее обнаружит, все будет кончено. А если Моррис с кем-то встретится, он нам сообщит.
Примерно в два тридцать пять телефон в будке зазвонил, и тот же самый неизвестный приказал Моррису отправиться в номер отеля «Соверен». Там его встретил Филипп Барт — орг-секретарь и главный ответственный в партии за безопасность; теперь он стал лидером подполья. Он по-дружески приветствовал Морриса и принялся расспрашивать, чтобы убедиться, что Чайлдс выздоровел и не огорчен устранением с поста редактора «Дейли Уоркер».
Моррис сказал, что чувствует себя вполне прилично. Заодно он поблагодарил за сбор средств на лечение и заверил, что не испытывает никакой обиды на партию. Ведь по состоянию здоровья он не мог продолжать работу в газете. И, кроме того, в партии нет места личным счетам.