Улыбка фортуны

Мюге С Г

Почему-то мое выступление вызвало симпатию у группы архитекторов и у антрополога Нестурха. У нас завязалась дружба, и мы организовали самодеятельный концерт. Нестурх играл на пианино, архитекторы (среди них были участники знаменитого в то время ансамбля «Кохинор») разыграли несколько скетчей, а я устроил сеанс гипноза и телепатии. Эти знакомства оказали на меня влияние и в дальнейшем.

Студентка архитектурного института Зоя Великанова, приехав домой, рассказала о моем сеансе. Одна из ее сестер, первокурсница биофака МГУ, живо интересовалась всем мало изученным в биологии и захотела посмотреть своими глазами на рассказанные опыты. Но Зоя не знала ни моего адреса, ни места работы. Ася (так звали сестру-биолога) загорелась

желанием меня разыскать, на что Зоя, обозвав ее «дурой», вспомнила:

— В ближайшее воскресенье мы сговорились устроить лыжный поход в Абрамцево. Возможно, он там будет. Поехали с нами. В воскресенье поход состоялся. Ася, симпатичная девушка в больших очках и мешковатом лыжном костюме, умела получать нужную ей информацию. Подкупала она тем непосредственным интересом, который звучал в ее вопросах. Мы разговорились по дороге домой и оказались у метро «Калужская» (теперь «Октябрьская»). Дальше наши пути расходились. Великановы жили недалеко от метро, а мне надо было ехать дальше. Ася спросила:

— А где Вы обедаете?

— У Шверника, — ответил я. Так мы называли столовую ВЦСПС. — Впрочем, в воскресенье она, кажется, закрыта. Сварю пельмени.

— Так пойдемте к нам. У нас сегодня блинчики.

Соблазн был велик и я согласился. После обеда я показал, что умел.

В доме отдыха я начал учиться кататься на коньках. Получалось довольно неуклюже, и охотников ходить со мной на каток было не много. Зоя и Ася тоже катались плохо, жили возле парка и без особого неудовольствия составляли мне компанию. Иногда обе сразу, иногда по одной. От Великановых до парка нужно было только перейти улицу. Вот мы и приспособились. Дома разденемся, обуемся в тапочки и идем на каток. Там надевали коньки, тапки засовывали в карман и катались. В Асе я нашел также хорошую слушательницу. В то время я стал заниматься плаваньем в бассейне МГУ и взял у Великановых «напрокат» резиновую шапочку (зимой они не продавались). После того, как я получил комнату в Вешняках, на каток к парку ездить стало неудобно, и надобность в попутчиках отпала.

Однажды, через несколько лет, я наткнулся на резиновую тапочку и вспомнил, что ее надо вернуть хозяевам. Я позвонил. Подошла к телефону няня, вырастившая все многочисленное семейство (семь сестер и братьев). Я назвал себя, и она засыпала меня новостями:

— А Зоинька замуж вышла. А Асенька университет кончила. Она часто о Вас вспоминала, не посадили ли опять. А то куда пропали? Вот она обрадуется. Вы ей позвоните. А Кирюшенька такой музыкант, такой музыкант, мама ему рояль купила.

В то время я увлекался походами «выходного дня». Позвонив Асе в следующий раз, я предложил составить компанию. Она охотно согласилась и оказалась не только хорошим товарищем в походе, но умела тонко чувствовать состояние собеседника. Поэтому, когда после какой-то размолвки с Парамоновым у меня испортилось настроение, я попросил ее погулять со мной в парке, напротив ее дома. Тут я впервые увидел ее не в лыжных штанах, а в юбке. И она в этот вечер покорила меня какой-то душевной теплотой и мягкостью.

Однажды, в походе на Истринское водохранилище, наблюдая, как ловко она орудует костром, я предложил:

— А выходи-ка за меня замуж.

Она удивилась, сказала, что на эту тему как-то не думала, ни вообще, ни в частности. Однако полушутя-полусерьезно сказала о моем предложении своей маме. Та категорически заявила:

— Что? За фокусника? Ты с ума сошла!

Думаю, что, если бы она знала, что я, кроме фокусов, интересуюсь еще и глистами, ее мнение обо мне осталось бы прежним.

С детства Ася была своенравной и не терпела категорических возражений. В дальнейшем я узнал, что это такое, но тогда слова матери были мне наруку, так как привели ее к негативному решению. Честно говоря, потребность в женитьбе я и сам еще не осознал, но раз уж так дело повернулось, мы быстренько

«обженились». И Ася, сложив свой «мобутный» рюкзак, сразу после регистрации переехала в Кузьминки. Через неделю или две мы разъехались по командировкам, а в декабре уже вдвоем путешествовали по Сванетии, ища следы знаменитого в то время «снежного человека».

Снежный человек

Интерес к этому существу у меня также связан с домом отдыха. Нестурх пригласил меня на заседание общества антропологов, где в тот раз обсуждалось опубликованное в «Комсомольской правде» сообщение Пронина о том, что он на Памире видел человекоподобное существо.

Дискуссия была горячая. Одни говорили, что это — чушь, происки империализма. Другие с пеной у рта доказывали возможность существования «снежного человека». Регламент для выступавших был ограничен десятью минутами. Особенно интересно выступил профессор Б. Ф. Поршнев. Он давно интересовался этой проблемой и ему было что сказать. Но регламент есть регламент, и председатель его оборвал, заявив, что пока все желающие не выступят по первому разу, больше говорить нельзя. Мне нечего было сказать, но я попросил слова.

— Десятью минутами я располагать могу? Я их отдаю профессору Поршневу для продолжения.

Это вызвало одобрительную реакцию зала, и я заручился симпатиями многих сторонников «снежного человека».

В экспедицию, возглавляемую К. Станюковичем, я не попал. После этой экспедиции в центральных газетах были напечатаны статьи о том, что «снежного человека» нет, не было и быть не могло.

Однажды я был в командировке на юге Азербайджана, в Астаре. Вечером в клубе демонстрировался фильм «Человек ниоткуда». Перед фильмом выступил заведующий клубом и сообщил на ломаном русском языке, что в газетах написано, что снежного человека нет, а фильм только комедия. Потом попросил слово я и рассказал о тех доводах «за» и «против», которые слышал на заседании общества антропологов. Как-то получилось, что доводы «за» у меня звучали убедительней. После фильма меня задержал завклубом и сказал:

— Я, конечно, человек культурный. Я газеты читаю. Я знаю, что «снежного человека» нет. Но я его видел.

И он рассказал, как это было.

Я не очень поверил. Ну, Гималаи, Памир — места дикие, экзотические, чего там не бывает! А тут Кавказ, исхоженный вдоль и поперек. Тем не менее, я передал содержание этого рассказа Б. Ф. Поршневу.

Он извлек из архива Комиссии по «снежному человеку» кучу писем с Кавказа. Там было и письмо Главного охотоведа Дагестана Леонтьева, который описывал встречу с каптаром в Гутанском заказнике, и письмо подполковника медицинской службы Карапетяна, которого вызвали пограничники, чтобы освидетельствовать «задержанного» мохнатого дикого человека. В частности, Карапетян отмечал, что это существо было покрыто вшами не свойственного человеку вида. И много, много других.

В общем, я «заболел» снежным человеком и начал подумывать, как сочетать приятное с полезным и получить длительную командировку в горы.

В свое время я изучал температуры, при которых ферменты гельминтов действуют лучше всего и сопоставлял их с температурами наибольшей интенсивности заражения растений. В средних широтах эти температуры сходились тютелька в тютельку. В теплицах растения поражались сильнее, чем в открытом грунте, где температура была обычно ниже оптимальной. А вот в Азербайджане и Грузии оказалось, что в теплицах, где температура выше той, при которой действует фермент, заражение все равно сильнее, чем в открытом грунте, где температура соответствовала оптимальной. Тогда у меня возник вопрос: а не является ли тут причиной качество света? Ведь стекло отсекает всю ультрафиолетовую часть спектра и, возможно, влияет на окислительно-восстановительные процессы растения, от которых, в свою очередь, зависит деятельность фермента. Проверить это можно было простым экспериментом.