Улыбка фортуны

Мюге С Г

— Если бы это было так просто, то и мы не возились бы с культивированием паразитирующих грибов и бактерий. Во-первых, Вы не сможете определить, где первичная реакция растения на токсин паразита, а где побочные, или реакция на реакцию. Во-вторых, растение будет реагировать на любое попавшее в него инородное тело, а Вам нужна его специфическая реакция. Да и гельминты подвижны…

— Но есть и неподвижные формы гельминтов, например, галловая нематода, которая вызывает на корнях опухоли.

— А Вы попробуйте гистохимию.

— А что это такое?

— Многие вещества, вступая в реакцию, меняют свою окраску. Другие по-разному окрашиваются реактивами. Например, крахмал дает с иодом темно-синюю окраску, а сахара — нет. Таким образом, по степени окраски можно определить или расщепление крахмала

до сахаров, то есть, активность фермента амилазы, или, наоборот, его синтез. Так вот, гистохимик обрабатывает реактивами срез ткани и по окраске судит, какие изменения в ней происходят. Метод этот удобен тем, что можно не только установить течение самой реакции, но и ее локализацию. Ну, в Вашем случае, например, зависимость от близости неподвижной нематоды, от структуры тканей… Можете работать в моей лаборатории… вот за этим столом.

…Вскоре я почувствовал, что напал на золотоносную жилу, и к осени располагал материалом для трех-четырех статей. Разумеется, пользовался я не только гистохимией, но «лиха беда начало».

Эволюция

Этой же осенью мне предложили выступить с докладом на сессии Всесоюзного общества гельминтологов.

Общаясь с аспирантами, я слышал, что многие руководители считают само собой разумеющимся, чтобы их фамилия стояла рядом, вернее, впереди фамилии аспиранта в статье или программе доклада. Парамонов не только давал полезные советы по незнакомой мне специальности, но я все время ощущал его непосредственное участие в работе. Поэтому без всякого подхалимажа я заявил доклад на конференцию под двумя нашими фамилиями. Программа была напечатана и роздана в первый день конференции. Парамонов и председательствующий профессор А. Т. Тулаганов сидели в президиуме. Я увидел, что Парамонов читает программу. Вдруг он как-то изменился в лице и что-то сказал Тулаганову. В это время настал момент объявлять наш доклад. Тулаганов провозгласил:

— Некоторые физиологические закономерности галлообразования. Автор — С. Г. Мюге. Руководитель аспиранта — профессор А. А. Парамонов (Москва).

Потом А. А. мне разъяснил, что далеко не все руководители считают для себя лестным публиковаться со своими аспирантами.

— Что касается руководства темой, то давать Вам советы — это моя обязанность. Я за это деньги получаю. Но я вовсе не желаю, чтобы могло создаться впечатление, будто я гонюсь за количеством печатных работ и использую для этого аспирантов.

Из этого разговора я извлек для себя урок. В дальнейшем я не только не предлагал Парамонову стать моим соавтором, но и своим ученикам (которые появились у меня впоследствии) не разрешал ставить мою фамилию перед заглавием их работ. (Если, конечно, это не было настоящим соавторством).

В тот же день на этой конференции выступил профессор Харьковского университета А. А. Устинов с докладом «Взаимоотношения паразитических нематод и растений-хозяев». Это была близкая тема. Каждый из нас считал себя единственным человеком, занимающимся этим вопросом. Мы с ним долго в этот день после конференции ходили по улицам и обсуждали создавшееся положение. Нужно было разграничить сферы интересов, чтобы не делать одно и то же. Вся биохимическая часть, о которой докладывал А. А. Устинов, была проделана его лаборантом В. Г. Зиновьевым. Это был скрупулезный исследователь, правда, без полета фантазии, но ужасно дотошный. Для химика это очень важное качество, а так как я им не обладаю, то и конкурировать не было смысла. Нужно было искать какие-то иные пути, искать новую «жилу». Я обратился за советом к Парамонову.

— А Вы, милый друг, попробуйте проследить их эволюцию. Как развивалась способность нематод паразитировать на растениях, начиная с их свободно живущих в почве предков.

— Эволюция нематод? Но мне помнится, что Вы еще в академии говорили, что эволюция животных изучается по сопоставлению их скелетов, найденных в различные геологические эпохи. А какие же у нематод могут быть скелеты? Да еще сохранившиеся с доисторических времен?

— Это все верно. Но вот академик И. И. Шмальгаузен написал очень интересную книгу «Пути и закономерности эволюционного процесса». Книга, пожалуй, скорее философская и

написана столь трудным языком, что большинство не в состоянии осилить и первых десяти страниц. Чтобы ее понять, нужен особый склад ума. Зато поняв закономерности эволюции и умея философски смотреть на вещи, можно с большой степенью достоверности представить себе, как развивались существующие сейчас виды, которые из признаков более древние, а какие возникли потом. Попробуйте себя на этой книге.

Пересилив себя, я осилил не десять, а одиннадцать страниц, после чего в изнеможении ее отбросил. Потом, как забуксовавший грузовик, стал раскачиваться взад-вперед. Несколько раз начинал читать сначала, и каждый раз по инерции проскакивал еще несколько страниц. И вдруг вчитался! Не только стал понимать, но и получать наслаждение от прочитанного. Полезли в голову и свои мысли. Так я эволюционировал в эволюциониста. Теперь я мог не только описывать изучаемые процессы питания того или иного вида нематод, но и вскрыть закономерности развития этих процессов. Другими словами, я смог с большой степенью вероятности предсказать, как будет вести себя еще не изучавшийся мною вид. Эти прогнозы оправдались во многих работах других авторов. Лично для меня способность предвидеть результаты исследований носила и чисто практический характер. Заявки на предстоящие конференции, съезды, конгрессы полагается давать чуть ли не за год до их начала и результаты стареют. Но в отличие от статей, в тезисах докладов не требуется излагать детали получения результатов, чем я и пользовался. Как Проспер Мериме, который сначала написал книгу о славянах, а потом поехал смотреть, так ли они выглядят, я подавал тезисы докладов еще до того, как начинал само исследование. В общих чертах прогнозы всегда оправдывались. Парамонов относил эту мою способность за счет философского диалектического подхода к проблеме, а Сухоруков за счет развитой интуиции.

«Наше паскудство»

Часть своих экспериментов я проводил в ботаническом саду и подружился с сотрудниками возглавляемого Сухоруковым отдела мобилизации растительных ресурсов. Летом 1956 года у них намечалась экспедиция в Тянь-Шань. Мне предложили примкнуть к этой экспедиции. Я убедил А. А. Парамонова, что физиологические особенности фитонематод целесообразно изучать в различных климатических условиях. Так как в горах различные климатические условия расположены недалеко друг от друга, то там и целесообразнее всего проделать эту работу. Кроме того, мне было интересно поэкспериментировать с пшеничной нематодой, образующей галлы на колосках. Эта нематода — самая крупная из всех известных фитогельминтов, и можно было надеяться, что удастся у нее извлечь пищеварительную железу. Пшеничная нематода была распространена в Узбекистане, поэтому я сначала поехал в Ташкент к А. Т. Тулаганову, а потом должен был перелететь через горы во Фрунзе, чтобы догнать экспедицию в Пржевальске.

Нас оказалось теперь четверо — трое ботаников и я. Начальником был назначен Сергей Коровин. Сын ташкентского профессора ботаники, он с детства много путешествовал, немного понимал тюркские языки и представлял себе обычаи местного населения. Самой старшей из нас была МЯ.Талиева (она, правда, была старше меня всего на один год, но гордилась этим, и мы ее сначала называли по имени-отчеству). Третьим был аспирант Сухорукова Лева Андреев. Он отличался медлительной степенностью, рассудительностью и аккуратностью. Сухоруков, говоря о нас с ним, называл его Хорем, а меня Калинычем (персонажи повести Тургенева).

Коровин предложил произносить наши имена на тюркский манер: Талиева стала Мариам-ханум, Андреев — Арослан-бай, а вот двум Сергеям пришлось разделить Сорыч-джан и Сроч-дын. Думаю, что Сорыч-джан было имя более достойное, так как его присвоил себе начальник. Я же остался Сроч-дыном. Кроме тюркских имен, у нас были и «внутренние» клички. Сорыч-джан, как распорядитель кредитов, именовался «Наша жизнь», Арослан-бай за рассудительность — «Наша совесть», Мариам-ханум за возраст — «Наш опыт», а мне досталось «Наше паскудство». Этой кличкой меня наградили, очевидно, за то, что моим первым словом в экспедиции было «паскудство». Кроме того, Ханум и Арослан отличались педантичной аккуратностью, а после меня оставался беспорядок.