Улыбка и слезы Палечка
Шрифт:
Ян не спросил тогда Матея, откуда тот знает, но удивился, что эта молодая красивая грешница имеет взрослого сына. Однако раздумывать об этом не стал: ночь была такая веселая, бурная и было так хорошо жить на свете при новом короле…
А тут Ян выбежал из толпы и кинулся на палача, стал трясти его, чтоб тот выслушал, что он хочет ему сказать. Палач схватил Яна и позвал на помощь стражников. Те остановились и стали смеяться. Они радовались, что кто-то помешал палачу и тот не знает, как быть. Когда палач стал жестоко ругать стражников, грозя им тяжкими карами за то, что они потакают человеку, не дающему привести
На улице собралась огромная толпа. Окна были полны зрителей; кто-то крикнул, что едет конная стража и сейчас начнется кровопролитие. Но это была не конная стража, а какие-то рыцари, которые строго закричали на толпу, чтоб она дала дорогу его королевскому величеству.
И вот уже появился на своем высоком жеребце сам король Иржи. Он ехал медленно, опираясь левой рукой на тучное бедро и держа правой рукой в большой, белой, шитой золотом перчатке свободную узду. Король хмурился. Он был в дурном настроении.
Увидев короля, Палечек закричал:
— Ваше королевское величество, остановись и сотвори справедливый суд!
Но король не оглянулся. Он поехал дальше, только тяжело перевалился в седле и тронул жеребца шпорами. Из окон раздавались приветственные крики, но король даже не взмахнул рукой. Тогда Палечек выпустил палача, которого все время держал за рукав, в несколько прыжков очутился среди всадников свиты и вот уже схватил королевского жеребца за длинный расчесанный хвост. Конь встал на дыбы, взбрыкнул, король пошатнулся в седле, но Палечек повис на жеребце.
В ту пору Иржи из Подебрад уже не был хорошим наездником. Так что в эту минуту он чуть не свалился с лошади. Но успел ухватиться за конскую гриву, обернулся и, покраснев, крикнул:
— Не смей безобразничать!
Но Палечек в ответ повысил голос так, что было слышно всем:
— А ты, король, не смей допускать несправедливости в королевстве!
Король, опять покраснев, загремел:
— Докажи, что я допускаю несправедливость, а не то лишишься головы!
Палечек отпустил хвост лошади, поцеловал королю руку и быстро, горячо заговорил:
— Ах, опять узнаю своего государя, которого потерял среди епископов и придворных! Опять вижу справедливого человека! Ваше королевское величество, прикажи, чтоб этот юноша, которого осудили люди и палач тащит на казнь, был возвращен в тюрьму до тех пор, пока ты сам его не допросишь и не решишь, рубить ему голову или освободить его. Я утверждаю, что этот человек невинен и что я догадываюсь, кто преступник!
— Пусть будет так, — сказал король.
И, повернувшись к бургомистру, со страхом ожидавшему, чем кончится это необычайное представление, приказал:
— Отведи осужденного обратно в темницу. А рыцаря Палечка посади на одну ночь в карцер за то, что он самовольно остановил короля на улице.
И прибавил, глядя с улыбкой на Палечка:
— Как выспишься, возвращайся ко мне, блудный сын!
Тронул коня шпорами и поехал. За ним двинулась вся процессия. Толпа издала приветственный клик, а палач выругался по-черному.
Когда Палечек вернулся в Кралов двор, его позвали к королю обедать. За обедом король был весел; казалось, он хотел загладить
— Откуда это название? — с улыбкой спросил король.
— От самого основания во времена Карла, — сказал Палечек. — Корчма на время исчезла, когда в Праге царила таборитская строгость нравов. Но потом воскресла под тем же названием. Основательницами ее были, говорят, три брабантские красавицы. На старом этаже помещалась гостиница, где с великой охотой останавливались чужеземные прелаты и священники — под предлогом, что им отрадно жить вблизи святого Тына… Один из них назвал корчму «Apud tres portas inferi» [146] , но неученые школяры называли ее попросту «У шести ляжек»… Говорят, брабантские красавицы были полнотелые и светловолосые. Одна из них на старости лет стала монахиней. А двух других в один прекрасный день увез в Краков оруженосец польского посла. Для себя или для посла, об том сведения не сохранились…
146
«У трех ворот ада» (лат.).
Теперь король уже громко смеялся.
— Ты, конечно, не забыл, государь, что осужденный взывал к твоей справедливости. Вспомни, что когда дьявол хотел искусить Христа, Христос позволил дьяволу поставить его на верх иерусалимского храма и на весьма высокую гору, чтобы выслушать, чт дьявол скажет ему. А этот человек не хуже, чем дьявол, и ты — не лучше Христа, знаешь сам. Поэтому твоя обязанность — выслушать осужденного, прежде чем он будет отдан в руки палача.
И король велел привести юношу Дубчанского и допросил его в присутствии своего шута, откуда он пришел тогда утром в корчму, и где провел ночь, и есть ли у него свидетели. Долго не хотел юноша отвечать на этот главный вопрос. Наконец Палечек решил сам допросить его. Получив разрешение короля, Палечек сел напротив осужденного и, глядя ему в глаза повелительным взглядом, сказал:
— Аленой звать или Мадлей!
Юноша, вспыхнув, пролепетал:
— Аленой!
— А живет где?
— В доме Коецкого на площади.
— Мать есть?
— Нету.
— А отец находился той ночью в отъезде?
— Одна дома сидела.
— Ночь была короткая или длинная?
— Ах, сударь, такая короткая!
— А на рассвете ушел, и пить захотелось… После поцелуев в горле пересохло, известное дело…
— Ну да, и я пошел на Тынскую улицу и там в трактире вижу: спит женщина на полу. Подумал, пьяная. Не хотелось мне после такой чудной ночи пьяную будить, я перемог жажду и ушел…
— Почему же ты не сказал всего этого на суде? Не хотел позорить имя своей милой?
— Никто не узнает ее имени. Лучше умру!
— Так ведь ты его сейчас назвал, разумник! И мы даже знаем, где твоя девица живет… Но знает это твой король, он не выдаст…
Весело выслушав удивительный допрос, Иржик велел отвести юношу в тюрьму, устроенную в Краловом дворе для непослушных пажей и непочтительных слуг.
— Ты узнаешь мое решение! — сказал он Дубчанскому. — А ты приведешь в суд виновного, — прибавил он, обращаясь к Яну.