Улыбка Лизы. Книга 1
Шрифт:
Летом, после второго курса, Мишка уехал в Красноярскую тайгу разыскивать следы метеорита на берегах Тунгуски, а Лиза – в Москву, погостить у дяди Коли, папиного брата. В ноябре, когда беременность для всех стала очевидной, ничего и никому она объяснять не стала. Живот рос, все считали Мишку отцом ребёнка, а он, не имеющий к этому никакого отношения, носил её портфель и бегал за пирожками в институтский буфет. Вёл себя так, будто ничего не произошло, а всем девушкам после каникул полагается возвращаться беременными. Только не целовались больше – Лизу от всего тошнило. Родители вели себя тактично – ни о
Следователь – не старше тридцати, сероглазый шатен – галантно извинился за то, что пришлось больше полутора часов ожидать под дверью. Он был безупречен: вежлив, шутил, интересовался её друзьями и увлечениями, музыкальными и особенно литературными предпочтениями. Предлагая чай с конфетами, так, между прочим, спросил, понравился ли ей «Архипелаг ГУЛАГ». Имя Пола не прозвучало ни разу, но суть вопросов сводилась к её московским знакомствам минувшим летом. На втором допросе он уже без обиняков перешёл к тому, из-за чего, собственно, и вызывал. Чай с конфетами не предлагал и не шутил.
Холодный свет люминесцентных ламп под потолком придавал ультрамариновым стенам кабинета грязноватый вид, усиливал неуверенность и зябкость. Лиза куталась в вязаный шарф и тоскливо ожидала конца допроса. Часто сглатывала слюну, подавляя волнами накатывающую тошноту. Следователь повторялся, намеренно задавал одни и те же вопросы – пытался запутать в показаниях. Металлический плафон настольной лампы он развернул ей в лицо, и когда обаятельный шатен медленно придавливал пальцем кнопку, а поток света слепил глаза, она чувствовала себя зайцем, нечаянно выскочившим на автотрассу с интенсивным движением. На его вопросы: «Кто отец ребёнка? Как давно продолжается ваша связь?» уже проснувшийся инстинкт – уберечь своё дитя от всех возможных неприятностей – сработал автоматически: «Мой друг Михаил Богуславский. Через месяц у нас свадьба».
Вскоре после этого они с Мишкой проходили мимо городского загса, и Лиза, натянуто смеясь, с нарочитой дурашливостью спросила:
– Кстати, а не хотел бы ты на мне жениться?
– Да хоть сейчас!
И тут же зашли в загс. Подали заявление. Через месяц расписались. От свадьбы Лиза отказалась, не вдаваясь в излишние разъяснения. Сначала жили вместе с роди-телами, но, когда родился Пашка, решили отселиться. Несколько лет снимали квартиру. Миша был хорошим отцом и мужем, но что-то не складывалось. Видимо, одной его любви для счастья было недостаточно.
Лиза встаёт и с нежностью смотрит на мужа: она благодарна ему за то, что Мишка всегда рядом, когда нужно. Сейчас она хочет простого физического забвения. Он ловит её взгляд. Обнимает, как обычно, робко, будто боится обидеть. Целует осторожно, даже трепетно. Её всегда раздражала его неуверенность. Запустив пальцы в шапку волос, она прижимается щекой к однодневной щетине. Его губы жадно рыщут по её шее и лицу. От них пахнет корицей. Ей так хочется забыться, хотя бы ненадолго.
Вечером на семиметровой, но уютной кухне они едят жареную картошку, пьют чай с яблочным пирогом из кулинарии и находят в себе силы говорить на отвлечённые темы. Отвлечённые от ежедневного липкого, одуряющего страха узнать о непоправимом. Её мозг, повинуясь естественной реакции защищаться от переизбытка отрицательных эмоций, от томящего ожидания неизвестного, охотно переключается на другую информацию.
Миша
Лиза никогда не могла понять его тяги к абстрагированным явлениям. Время, пространство, хаос – для неё лишь иллюзорные понятия. Она живёт в реальном мире. Занятия медициной предрасполагают к этому. Есть пациент с конкретной проблемой, а ей нужно обнаружить недуг в конкретном органе и вполне конкретными методами – медикаментами или скальпелем – вернуть его в состояние наилучшего функционирования.
– Видишь ли, время есть везде и всегда, – рассказывает Миша, – оно всюду: впереди, вокруг, позади и внутри нас. Оно рождает нас и пожирает. Мы часть его. В классической физике принято считать, что время существует отдельно от материального мира и пространства, но Эйнштейн ввёл понятие пространственно-временного континуума, допустив возможность скручивания пространства. Искривлённое пространство где-то переходит во время, а возможно, время формирует пространство. Он считал, что гравитация искажает пространство, и время – его характеристика. Время – не абстракция. Оно связано с пространством и с материей. Его нельзя измерить…
– А как же часы? Или календарь? – перебивает Лиза.
– Стрелки на часах отмеряют лишь собственное движение. Они просто меняют свое положение в пространстве, но не исчисляют время как таковое.
– Хочешь сказать, время нельзя измерить?
– Нельзя, – соглашается Миша, – но оно само служит мерой измерения происходящего. И, заметь, измерить мы можем только то, что уже случилось, стало прошлым.
Лиза недоверчиво смотрит на него – уж слишком закручено. Она расспрашивает о подробностях экспериментов с крысами и землекопом Яшей и хочет понять, не опасно ли это для людей.
В конце шестого курса Мишка по праву «хронического» отличника претендовал на место в аспирантуре, но желающих оказалось больше, чем мест. Заявление его отклонили. Не помогло и ходатайство профессора, с которым он два лета подряд ездил в экспедиции. Мишка настаивал, кипятился, апеллируя к зачётке, и тогда в ректорате, за закрытой дверью, ему внятно разъяснили: «Ты, Богуславский, права здесь не качай. Тебя сюда приглашали? Нет. Вот поедешь в Израиль и будешь там требовать справедливости». Безликий прежде для Лизы «антисемитизм» во время госэкзаменов внезапно обрёл грузную плоть преподавателя по научному коммунизму, аттестовавшего прежде Мишку «автоматом». Отводя взгляд в сторону, он аккуратно вывел «удовл.» и захлопнул зачётку, поставив крест на всех дальнейших Мишкиных притязаниях.
Лиза до сих пор не забыла изумление обиженного ребёнка, застывшее в доверчиво распахнутых тёмно-шоколадных – семитских – глазах мужа.
– Академик Косарев считал время основной энергией Космоса, которая возникает там, где есть причинноследственные переходы. Там, где ничего не происходит, там нет и времени, – рассказывает Миша.
– Например где? – спрашивает она, подкладывая ему в тарелку картофель с поджаренной корочкой, как он любит.
– Например в чёрных дырах. В них ничего не происходит. Там нет движения, а значит, нет и времени. Чудовищное притяжение этой массы, поглотившей себя, остановило всякое движение. Время в них замерло.