Улыбка Лизы. Книга 1
Шрифт:
– А что им остаётся? Банк Медичи скоро и вовсе рухнет, – ответил Бонвизи, неторопливо обгладывая ножку каплуна, и продолжил: – Пассивы растут, а должники – всё государи европейские – неплатёжеспособны. Король Эдуард недавно признал свой долг перед Медичи – сто двадцать три тысячи флоринов.
– А как же контракт Медичи на добычу квасцов?
– Коли папа отзовёт их монополию на продажи и разрешит ввоз туркам… – вступил в разговор Бартолини.
– Да в Бургундии давно уже торгуют турецкими квасцами с позволения Карла Бургундского, не дожидаясь решения его Святейшества, – рассыпался
Сер Пьеро чутко следил за беседой, дабы приступить к разговору, ради коего он их здесь и собрал, но за столом вспомнили о Вольтерре – мятежном городке, отданном Лоренцо Медичи на разграбление кондотьеру8 Федерико Монтефельтро.
– Вольтерра вместе со своими землями вошла теперь во владения Флоренции, а квасцовый карьер перешёл в собственность республики, разве не так? – уточнил Бонвизи.
Канцлер Скала хмыкнул:
– Не более, чем на полгода. Лоренцо добился в Синьории передачи прав на добычу квасцов своим друзьям. Так что доходы потекут не в казну, а в мошну Медичи.
– Синьоры, – поспешно вмешался хозяин дома, опасаясь последствий разговора, принимавшего опасный оборот, – я хочу предложить вам нечто интересное. Не желаете ли взглянуть на сии чертежи?
Он передал гостям кипу листов бумаги, рыхлой и неровной, на коей Леонардо зарисовывал механизмы, бесконечно рождавшиеся в его голове. Сер Пьеро льстил себе надеждой, что прославленный инженер Бендетто Абако по достоинству оценит выдумки Леонардо в присутствии особ, заинтересованных в изготовлении сих приспособлений.
Слуга с длинным льняным полотенцем на плече обошёл всех, предлагая чашу для омовения пальцев. К десерту подали засахаренные фрукты и выдержанное трёхлетнее кьянти, разогретое с пряностями.
От обилия вкусной еды и терпкого вина кровь отливает от мозга, и гостей разморило. Они вяло перебирали эскизы станков для шлифования круглых поверхностей, а также стекла и мрамора, зарисовок механизмов для подъёма грузов на высоту и воды на поверхность.
– Неплохо бы иметь машину для стрижки овец и не токмо, но и для прядения или скрутки шёлка и шерсти, – проронил Бонвизи, потягивая вино из серебряного кубка, он небрежно отбросил рисунки в сторону Бендетто Абако, единственного, кто заинтересовался всерьёз, отметил про себя сер Пьеро.
Леонардо, излишне волнуясь, пояснял инженеру, как работает машина, похожая на журавля, и здесь же на чертеже дорисовывал что-то, называя это «передаточным механизмом и системой блоков». Абако попросил математические расчёты и вместе с Леонардо погрузился в них. Они перебрасывались меж собой лишь короткими репликами, склоняясь над эскизами, а гости за столом вернулись к обсуждению проблем, волновавших их более, нежели мудрёные рисунки сына нотариуса.
– Одними стихами да рассуждениями о добродетели сыт не будешь, – изрёк канцлер Скала, намекая на чрезмерное увлечение Лоренцо Медичи философией и поэтическими опусами, – карнавалы и турниры давно истощили казну, а растущие пошлины на экспорт разоряют мелких ремесленников.
– Да, синьоры, – встрепенулся купец Бонвизи, – в лавках я не увидел дешёвых тканей, коли и дальше так пойдёт, то скоро нечем будет торговать.
– А всему виной законы, кои проталкивают в Синьории люди Медичи. Ни один подмастерье-суконщик не может открыть свою мастерскую ни рядом с лавкой хозяина, ни за городом. Дабы торговать разными товарами, надобно открыть сразу несколько лавок, а сие не каждый осилит.
– Говорят, ремесленникам запретили самостоятельно закупать чёсаную и крашеную шерсть?
– Не только, но и продавать сырьё, не ими произведённое!
– Синьоры! – прервал разговор Бендетто дель Абако. – У молодого человека отличная идея, как превратить Флоренцию в морской порт. – Прошу, Леонардо!
Сер Пьеро воспрял духом (не зря же он затеял этот ужин) и подал слуге знак принести ещё вина. Леонардо рассказывал про давно просчитанный им проект отведения вод реки Арно по каналу, каковой следует проложить между Флоренцией и Пизой, стоящей на море. Пылкое обсуждение проекта гостями, разгорячёнными вином, продолжалось до полуночи – выгоду сего предприятия понимал каждый. Канцлер пообещал вынести проект на заседание Совета Ста, а инженер Бендетто дель Абако даже прихватил несколько чертежей с собой. Они с Леонардо расстались друзьями.
Глава одиннадцатая
Память
ФЛОРЕНЦИЯ. 1475 ГОД
Иногда он просыпался от страха задохнуться. Большая птица сидела на его лице, раздвигая сильным хвостом пересохшие от жажды губы, и больно била клювом, выбирая запёкшиеся сгустки крови, а он не мог прогнать её. Мозг пронзала мысль: как только птице надоест клевать слипшиеся комья волос, она ударит по незащищённым глазам. Его спина всегда помнила ледяной холод острых камней, а губы – вкус птичьих перьев. Так начиналась его память.
Теперь он знал, что птица сия, красиво парящая в густо-синем небе меж обрывками жидких облаков, – коршун, и часами следил за ее полетом, пытаясь понять, что за сила удерживает божью тварь в воздухе. Леонардо вспомнил вчерашний спор с Томмазо, как и он, одержимого мечтой – подняться над землёй, дабы испытать блаженство свободного парения, кое бывает только во сне. И всё-таки прав не он, думает Леонардо: опорой для крыльев может служить только сам воздух. Отложив в сторону чертежи летательной машины с парой машущих крыльев, снабжённых системой блоков, и движимый уже иной мыслью, быстро набросал новый эскиз.
Всё, чем богат Томмазо Мазини – небольшая литейная мастерская в сыром подвале каменного дома в квартале ремесленников и репутация еретика, да ещё познания в алхимии, кои привёз он с Востока, за что и получил прозвище Зороастр де Перетола. Множество слухов и догадок кружило вокруг него. Невысокий, но жилистый и сильный, с курчавыми волосами, заострённым подбородком и цепкими глазами, он и впрямь был похож на обитателя преисподней. Леонардо полюбил Томмазо, как наилучшего из всех механиков Флоренции. Ему нужны были золотые руки Зороастра, коими сказанный воплощал задуманное им. Сер Пьеро да Винчи порицал сие знакомство – во-первых, еретик, беды не оберёшься, а во-вторых, не пристало живописцу водить дружбу с простолюдином.