Улыбка Лизы. Книга 1
Шрифт:
– От старости, вестимо, – рассмеялся Поллайоло.
– Ну а что есть, по-твоему, старение? Смотри, – Леонардо выделил самый крупный сосуд, прятавшийся рядом с позвоночником, и рассёк его вдоль – сверху донизу. Аккуратно очистил ножом и ветошью от сгустков крови, – смотри, Антонио, видишь жёлтые наросты внутри закрыли просвет сосуда? Сие и есть старость. Наросты оные не пропускают к органам питающую их кровь, отчего таковые дряхлеют и отмирают со временем.
– Зачем тебе это, Леонардо? Живописцу достаточно знать, как натягиваются мышцы при сгибании или разгибании.
– Для пользы неучей, кои берутся врачевать, не зная, как устроено тело, – ответил
Где обитает душа при жизни человека, он пока не обнаружил, но одно знал наверняка: если душа человека беспорядочна и хаотична, то беспорядочно и хаотично само тело, в коем оная обитает2. Вскрытие трупов бездомных бродяг и преступников с их вялыми, истончёнными мышцами, полусгнившими лёгкими и разрушенной печенью навели его на сию мысль. Он был убеждён, что красивые души ищут себе пристанище в красивых телах.
Домой возвращались при блекнущих на небе звёздах, и Антонио рассказывал:
– Доменико Гирландайо3, будучи три дня назад в палаццо Веккьо, похвалялся своей работой, уверяя, что он со своими братьями сможет покрыть фресками все стены города.
Леонардо промолчал. Быстро работать он не умел, а всякий намёк на медлительность, над коей в городе многие подсмеивались, казался ему весьма обидным, потому не сдержался и ответил сердито:
– Возможно, я буду владеть меньшим, чем сие удаётся практичным людям или тем, кто стремится к быстрому обогащению, – помолчав минуту, добавил: – Если хочешь избежать упрёков со стороны людей понимающих и отобразить вещь подлинно, то нельзя пренебрегать изучением этой вещи, как делают многие стяжатели.
Леонардо никогда не сидел праздно, ему всегда не хватало времени, кое бежало слишком быстро – он не поспевал за ним. Разговор с Антонио напомнил о последнем обещании Америго Бенчи приступить завтра к работе над портретом его дочери Джиневры. Портрет заказан банкиром по случаю свадьбы ещё месяц назад, и откладывать дальше никак нельзя. Алтарный образ «Благовещение» в ризницу женского монастыря Сан-Бартоломео почти закончен, но рука Марии вышла костистой, будто птичья лапа, а крылья архангела слишком мускулисты и, пожалуй, тяжелы для него. Надо бы переписать заново.
Когда проходили по площади Санта-Кроче, Антонио спросил, продолжает ли он бывать у Тосканелли4. Несколько лет назад Бенедетто Аббако привёл его в дом, где по четвергам бывал сам Леон Альберти5, книгу коего Леонардо давно изучил от корки до корки. И инженер Чекка Флорентиец, и астроном Карло Мормокки. Все они, как и старый Тосканелли, прислушивались к суждениям Леонардо. В этом доме он не был чужим и охотно делился соображениями по устройству мироздания, кои рождались в его голове или являлись во сне. Он всегда знал, что Земля – не центр Вселенной, а только светило, как и другие, видимые на небе. Он уверен, что пространство беспредельно; причина морских приливов кроется в Луне, но доказать сии предположения, дабы в них поверили и другие, можно либо математическими расчётами, либо опытным путём. Полагая, что земля и море перемещаются, будучи в Винчи, отыскал раковины морских животных высоко в горах, там, где вершины скал целуются с облаками, чем и подтвердил свою правоту. «Всё должно подкрепляться либо опытами, либо расчётами», – сообщил он Антонио итог своих мыслей.
Под утро, когда сон особливо крепок и сладок, а звуки
– Именем Подесты и Синьории свободной Республики, – потребовали солдаты открыть дверь.
Кровь отлила от лица Вероккьо, бледность коего не могла скрыть даже предрассветная мгла. Он кивком головы велел слуге отпереть засовы. Двое солдат в красно-жёлтых мундирах, стуча каблуками, ввалились в мастерскую:
– Леонардо, сын нотариуса Пьеро да Винчи, здесь живёт?
– Что вам угодно? – выступил вперёд Леонардо, спиной ощущая взгляды товарищей.
– Собирайся! Живо! – гаркнул солдат с той бесцеремонностью, кою приобретают люди невеликого ума, будучи «при исполнении».
– Потрудитесь объяснить, в чём моя вина, – потребовал Леонардо.
– Судьи объяснят, – хмыкнул стражник, – собирайся да поживее.
Леонардо обвёл взглядом лица друзей, коих давно считал своей семьёй. На побледневшем лице Лоренцо ди Креди он прочёл только испуг и осуждение. Мальчик потупил взор. Мастер Вероккьо глаза не отвёл, но во взгляде учителя Леонардо не увидел ни поддержки, ни сочувствия, столь необходимых ему в эту минуту. Кто-то из младших подмастерьев принёс его верхнюю одежду – симарру из кордовой ткани цвета алой киновари и башмаки из телячьей кожи с широкими отворотами.
В четыре утра улицы Флоренции не столь многолюдны, как днём, но молочники, зеленщики, лавочники пялились во все глаза на Леонардо, бредущего меж двух стражников с копьями наперевес.
– Могу ли я узнать, куда вы меня ведёте?
– Скоро узнаешь, – буркнул солдат, подтолкнув его копьём в спину. – Куда приказано, туда и ведём.
– Кем приказано? За что? – не отставал Леонардо.
Он изо всех сил пытался сохранить присутствие духа, догадываясь о причине ареста.
– Давай, давай! Шевелись.
Беспардонное поведение солдат не позволяло надеяться, что происходящее окажется заурядным недоразумением.
Стражники провели его мимо боттег живописцев и ваятелей, издавна селившихся на виа Проконсоло, свернули на виа Делла Юстицио. Отворились тяжёлые ворота, и стражники с Леонардо оказались во дворе городской тюрьмы палаццо Барджелло. Распахнув рот в широкой зевоте, из каморки вышел заспанный сторож, коему солдаты передали Леонардо. Не переставая почёсывать пальцами в паху, охранник достал из-за пояса связку ключей на медном кольце, поискал нужный, затем долго возился с замком, отперев кованную железом дверь, втолкнул арестанта в камеру.
Леонардо брезгливо огляделся: под сводчатым потолком крошечное зарешеченное окно. Нет даже скамьи, только в углу на каменных плитах – тюфяк, набитый соломой. Носком сапога он отодвинул прочь сие подобие постели, кишащее блохами, скрестив на груди руки, отошёл к стене. Леонардо не сомневался в причине ареста – кто-то выследил их вчера ночью в мертвецкой и донёс. «Глумление над трупами» – так сие деяние именовала инквизиция. Во Флоренции ходили слухи, что в Испании за анатомирование человеческих тел отправили на костёр врача. Главное – сохранять спокойствие, уговаривал себя Леонардо. Дабы унять омерзительную дрожь в ногах, порождённую страхом неизвестности, принялся измерять шагами камеру. Остановился, но, не выдержав и минуты, вновь заметался из угла в угол, словно журавль на длинных ногах.