Улыбка Лизы. Книга 1
Шрифт:
Когда в окошке забрезжили первые лучи солнца, тюремщик отвёл его на допрос в просторную залу с высокими окнами и сводчатым потолком, покрытым фресками. В каменных нишах – работы Сандро Боттичелли: мраморные аллегории Силы и богини Правосудия. За большим судейским столом из палисандра сидели трое «ночных судей» в чёрных мантиях. Один из них, выставив перед собой ладонь, остановил Леонардо метрах в пяти от стола:
– Назови своё имя.
Голос, многократно отражённый от каменных углов и сводов потолка, оглушил Леонардо, а запертый внутри страх обнаружил себя мерзкой дрожью в коленях.
– Леонардо
– Сын нотариуса сера Пьеро да Винчи?
– Да, синьоры судьи.
– Где ты был вчера ночью?
Десятки мыслей испуганными птицами заметались в голове, словно в тесной клетке. «Должно быть кто-то узнал лишь его одного. Антонио здесь нет, стало быть, не арестован», – рассуждал Леонардо и решил всё отрицать.
– У себя в кровати, синьоры.
– Ты уверен? – зловеще прозвучало под потолком.
Леонардо, не опуская взора, смотрел судьям прямо в глаза, а опасения и страхи стремглав проносились в его голове, как стрижи перед бурей. Вспомнил он и про тень, мелькнувшую неподалёку от них вчера ночью. Коли их выдал сторож мертвецкой, то схватят и Антонио.
– На тебя поступил донос, – вновь раздался громозвучный голос.
Судья развернул мятый листок бумаги и зачитал: «Сообщаю вам, синьоры судьи, о Якопо Сальтарелли, увязшего в низменном пороке непотребного удовлетворения своего вожделения и потакающего в таковом всем желающим, среди коих могу назвать: Леонардо, сын сера Пьеро да Винчи…»6 и другие, – закончил судья, не называя более ничьих имён.
Леонардо был обескуражен, не зная, как поступить в изменившихся обстоятельствах. За содомию во Флоренции судили часто – более сотни человек в год. «Штраф, позорный столб, клеймение или ссылка. Но костёр – вряд ли, – подумал он, – слишком уж многие увязли в том грехе». Вспомнил про Марсилио Фичино, поселившего в доме девятнадцатилетнего юношу, не скрывая их романтических отношений. Но Марсилио покровительствовал Лоренцо Медичи, а за Леонардо вступиться некому.
– Знаком ли ты с Якопо Сальтарелли? – спросил судья.
– Да, синьоры.
– Каков был предмет ваших отношений?
– Я живописец, а Якопо – мой натурщик.
– Получал ли Сальтарелли от тебя оплату?
– Да.
– За какие услуги?
– Я уже ответил, синьоры судьи. Он позировал мне.
– Будучи без одежды?
– И без одежды тоже. Изображение обнажённой натуры невозможно без оного, уважаемые синьоры.
Судьи склонили головы, совещаясь между собой.
– А кто может подтвердить, что ваши отношения не были развратными?
Леонардо вспомнил, что как-то он предлагал Лоренцо ди Креди делать зарисовки с обнажённого Якопо, но святоша отказался. А теперь вряд ли подтвердит сие.
– Где проходили ваши встречи?
– У меня нет своей мастерской. Обычно в боттеге Вероккьо, где я проживаю с позволения Маэстро.
– А знал ли Маэстро Вероккьо о сиих… хм… – судья замолк, подбирая слово поточнее, – о сиих сеансах?
– Синьоры судьи, я могу предоставить рисунки и эскизы, подтверждающие, что время наших встреч было посвящено только лишь живописи.
Судьи опять склонились головами друг к другу,
Якопо Сальтарелли, конечно, развратный мальчишка, но каков типаж! Мускулистое красивое тело, искажённое выражение лица в момент порочных страстей… Леонардо с запоздалым сожалением подумал, что стал неразборчивым в выборе натуры, потеряв всякую осторожность в своих экспериментах правдоподобного изображения. Он превратился в раба собственного таланта.
«Дабы добиться достоверности образа, нужно придерживаться не только анатомической точности, важно изобразить движения души. Самое главное в живописи – движения, соответствующие душевным состояниям, таким как презрение, гнев, жалость. Подвижность человеческого лица отражает подвижность человеческой души».
За неимением стула Леонардо присел у стены и записал в блокнот посетившие его мысли.
Время тянулось нестерпимо медленно от неизвестности вердикта и вынужденного безделья, к коему он не привык. Когда солнце осветило стену напротив, заскрежетал ключ в дверном замке, и стражник пропустил в камеру сера Пьеро да Винчи. Потное лицо оного раскраснелось от гнева, стыда и страха. Трудно сказать от чего более. Он нарочито громко возмущался тем, что видит Леонардо в условиях, неподобающих сыну главного нотариуса дель Подеста. Когда охранник прикрыл дверь в камеру, сер Пьеро торопливо зашептал:
– Леонардо, чтобы защитить тебя, я должен знать всю правду.
– Каковую правду ты хочешь слышать? – устало переспросил Леонардо.
– Я не раз предупреждал тебя, что твои опыты с покойниками не доведут до добра.
– Но я здесь не из-за покойников.
– Ещё неизвестно, что хуже, – вращая глазами в сторону двери, прошипел сер Пьеро да Винчи. – В доносе есть хоть толика правды?
– Нет. Он был моим натурщиком.
– А что ты сказал судьям?
– Только лишь то, что и тебе.
– Хорошо, но ни при каких условиях не отказывайся от своих слов, – шепнул сер Пьеро.
– А где Сальтарелли? В тюрьме?
– Насколько мне известно, он ещё утром пропал из города. В доносе упомянут не только ты, но и племянник Лукреции Торнабуони. А сие весьма недурно. Сие замечательно, Леонардо, и я знаю, что делать, – почти радостно сказал он и потёр ладони. – Держись, мой мальчик.
Сер Пьеро подошёл ближе, обнял его, повторив ещё раз:
– Только не меняй, ради всех святых, своих показаний, и всё образуется. Ты знаешь, кто это сделал?
Леонардо ответил ему отрицательным жестом, покачав головой. Он не мог говорить из-за внезапно подступившего к горлу болезненного комка. Расчётливый и хитроватый коммерсант, умевший из всего извлекать выгоду, неожиданно оказался столь добросердечным человеком, а Леонардо впервые в жизни почувствовал рядом отцовское плечо.
– Все великие подлости творятся за спиной, сынок, – проронил сер Пьеро да Винчи, выходя из камеры.
Глава пятнадцатая
Друзья или недруги