Улыбка ушла из твоих глаз

Вюрм Элиз

Элизабет поняла.

– Он никогда тебя не потеряет, да?

– Даже если предаст.

Она изумлённо посмотрела на него.

– Знаешь, почему люди предают? Они думают, что то ради чего они предают, того стоит (стоило). Но не стоит, ничто не стоит потери уважения, потери любви.

Лино посмотрел на неё весело, с лаской.

– Когда меня предают, я просто перестаю уважать этого человека, разговаривать с ним. Я не перестаю участвовать в его жизни, но общаться с ним больше не хочу.

Элизабет задумалась.

А потом:

– Ты сказал «иногда мучительно стыдно принять помощь, потому, что… боишься потерять друзей». Если боишься, то, это же не друзья!?

– Не друзья.

Боно Вокс пел рядом с ними «So cruel». Он пел; мы любили друг друга

Преданно и нежно

Мы любили

Как

любят только в начале, и в конце

А потом я толкнул тебя, или это ты столкнула меня вниз?

Кто, кого?

Я не знаю, милая, не знаю

Кто кого столкнул, я, тебя, или, ты, меня?

Я уже не знаю!»¹⁴

Она вспомнила, как юный Рик сказал ей «Я смотрю «Солярис» Тарковского… сравниваю! Он сказал: «Для человека, чтобы он мог жить, не мучая других, должен существовать идеал».

Элизабет посмотрела на Лино. Она не могла на него насмотреться!

Глава 1

Сен-Шарль, Франция

– «Однажды человек по фамилии Флиткрафт ушёл на обед из своей маклерской конторы в Такоме и более туда не возвращался. Не пришел он, и играть в гольф в четыре часа дня, куда сам же пригласил знакомого за полчаса до своего ухода на обед. Жена и дети больше никогда его не видели… Он исчез, как исчезает кулак, когда разжимаешь пальцы… Случилось это в 1922 году. В 1927 я работал в крупном детективном агентстве в Сиэтле. Приходит к нам миссис Флиткрафт и говорит, что в Спокане видели человека, похожего на её мужа. Я поехал туда. Это действительно оказался Флиткрафт. Он уже два года жил в Спокане под именем Чарлза Пирса. Торговал автомобилями, что приносило ему от двадцати до двадцати пяти тысяч долларов в год, имел жену, сына-малыша, дом в пригороде Спокана и в теплое время после четырех часов дня любил играть в гольф… Чувства вины Флиткрафт не испытывал. Он оставил свою первую семью хорошо обеспеченной, собственное же поведение казалось ему вполне оправданным… В тот день по дороге на обед он проходил мимо стройки. Неподалеку от него на тротуар грохнулась балка, сорвавшаяся с восьмого или девятого этажа. Балка его не задела, правда, осколком выбитого асфальта ему оцарапало лицо. Просто кожу содрало, но шрам всё-таки остался. Когда он рассказывал об этом, то любовно потирал его пальцем. Хотя он, по собственному признанию, до смерти испугался, главным всё же было потрясение, а не испуг. Он испытывал такое чувство, будто кто-то сорвал покров с жизни и показал ему её устройство. Флиткрафт был достойным гражданином, хорошим мужем и заботливым отцом не по принуждению, а из внутренней потребности жить в согласии с окружающим миром. Его так воспитали. Такими были люди вокруг него. Та жизнь, которую он знал, была ясной, упорядоченной, здравой и ответственной. Падение балки показало ему, что на самом деле жизнь совсем не такова. Его, достойного гражданина, мужа, отца, могло смахнуть с лица земли между конторой и рестораном случайно сорвавшейся балкой. Он вдруг осознал, что люди умирают по чистой случайности, а живут лишь до тех пор, пока их щадит слепой рок. И потрясла его больше всего даже не несправедливость: с ней, в конце концов, оправившись от первого шока, он смирился. Самое сильное потрясение он испытал, открыв для себя, что, упорядочивая свои дела, он отдалялся от жизни, а не приближался к ней. Он сказал, что, не успев пройти и двадцати футов от того места, где упала балка, понял, что не обретет душевного покоя, пока не приспособит себя к новому пониманию жизни. К концу обеда он уже знал, как ему приспособиться. Жизнь его может прервать случайно сорвавшаяся балка: нет уж, он сам её изменит не менее случайным образом, просто исчезнув. По его словам, он любил свою семью, как все любят, но, во-первых, он оставлял её обеспеченной, а во-вторых, он любит домочадцев не настолько, чтобы разлука с ними была для него мучительной. В тот же день он уехал в Сиэтл, а оттуда пароходом добрался до Сан-Франциско. Пару лет его носило по стране, а затем принесло на Северо-Запад, в Спокан, где он осел и снова женился. Его новая жена внешне не была похожа на прежнюю, но всё-таки между ними было много общего. Она принадлежала к тому хорошо известному типу женщин, которые любят гольф,

бридж и новые рецепты салатов. Он никогда не жалел о содеянном, поскольку считал своё поведение оправданным. Я даже думаю, что не догадывался, что, как и следовало ожидать, попал в ту же самую колею, из которой выбрался в Такоме. Но именно это мне больше всего в нём и нравилось. Он приспособился к тому, что балки падают, а когда они падать перестали, он приспособился и к тому, что они больше не падают»¹⁵.

– Это был знак? – Спросила Элизабет, Лино. – Балка…

– Изменить свою жизнь? – Кивнул он. – Да! Пусть даже так… некрасиво.

Она смутилась, задумалась.

– А могла эта балка не значить ничего?

– Могла…

Он улыбнулся её зелёным глазам.

– И не значила. Но иногда… не можешь сделать первый шаг!

– И ты не мог?

– А ты могла… тогда в Блэк Оак?!

Элизабет смущённо заулыбалась.

– Не могла, Лино!

Ямочки на его щеках.

– И я не мог!

Ей захотелось сказать Лино:

– Флиткрафт мудак, но не ничтожество!

Он внимательно посмотрел на неё.

– Почему, Элизабет?

– Ничтожество – это человек, который…

– Не меняет ничего? – Подсказал Лино, Элизабет. – Хочет, но не меняет.

Она больно посмотрела на него.

– Ты тоже не менял, да!?

– Я не мог выбрать…

Он тоскливо улыбнулся.

– Я мудак, да!?

– Нет, счастье моё, ты – отец…

Элизабет посмотрела на Лино очень ласково.

– Ты сделал правильный выбор!

Лино курил сигару в своём кабинете и слушал Richard – «Tight»¹⁶.

Ему было неспокойно.

Поняла ли она его, Элизабет?

Поняла ли она, что он был не свободен?

Он понял; она сама себе не принадлежала!

Он это понял!

Лино вспомнил «Он никогда не жалел о содеянном, поскольку считал своё поведение оправданным».

«Он приспособился к тому, что балки падают, а когда они падать перестали, он приспособился и к тому, что они больше не падают».

Он подумал, – Я тоже «приспособился»?

Ради Рика?

Или ради себя?

Лино «отпил» от сигары «Gurkha».

Он встал, – вдруг, встал, и пошёл к своей любви. В голове гремело; прости меня, я думал, что себя можно сломать, а оказалось, что себя не сломаешь!

Элизабет готовила ужин, когда Лино пришёл и обнял её.

– Прости меня, девочка моя!

Он прижался к ней, вздохнул, и она вспомнила «По его словам, он любил свою семью, как все любят, но, во-первых, он оставлял её обеспеченной, а во-вторых, он любит домочадцев не настолько, чтобы разлука с ними была для него мучительной».

Элизабет стало больно.

– Я не понимал; когда приспосабливаешься, будь готов: однажды тебе станет стыдно!

Лино крепко обнял её.

– И мне стыдно – перед тобой!

– Я тебя не осуждаю! – Сказала ему, она.

– Осуди, скажи, что думаешь, накричи, дай пощёчину!

Элизабет удивилась, отстранилась, повернулась к нему.

– «Осудить»? «Накричать»? «Дать пощёчину»?..

Она посмотрела на него очень ласково.

– Я никогда не крутила яйца моим мужчинам, и не собираюсь начинать!

Странно он посмотрел на неё, Анджолино…

– Я влюблён в тебя, Элизабет, я влюблён в твою силу духа!

Он ласково взял её лицо в свои руки, заглянул ей в глаза.

– Если бы ты знала, как ты мне нравишься!

– То, что? – Улыбнулась Элизабет.

Ямочки на его щеках.

Лино сделал вид, что задумался.

А потом серьёзно сказал:

– Ты бы поняла; это ты спасла меня от одиночества, а не я, тебя!

Он вдруг добавил:

– Помнишь, как Хулио поёт;

«Тебя есть, кому любить

А у меня есть только ты»¹⁷?

Это, правда; у меня нет никого, кроме тебя, и никогда не было!

Элизабет вспомнила «Однажды человек по фамилии Флиткрафт ушёл на обед из своей маклерской конторы в Такоме и более туда не возвращался. Не пришел он, и играть в гольф в четыре часа дня, куда сам же пригласил знакомого за полчаса до своего ухода на обед. Жена и дети больше никогда его не видели…».

Она поняла, почему он предал «жену и детей».