Улыбка женщины
Шрифт:
В конце концов, встречи с читателями всегда проходили одинаково, по четкому графику. Сначала приветствие книготорговца, потом издателя (в нашем случае от имени последнего готовился выступить я, дабы лишний раз избежать непредвиденных осложнений). Затем речь писателя: о том, как он рад видеть всех, и тому подобное. Чтение отрывков из романа и бурные аплодисменты. Под конец вопросы к автору. Они всегда одни и те же: «Как так получилось, что вы написали эту книгу? У вас в романе есть маленький мальчик, который растет без отца, это вы? Вы не жалеете, что стали писателем? Над чем вы сейчас работаете? Ваш следующий роман снова о Париже?» Иногда,
Как правило, однако, публика не отличается любознательностью или смущается, и тогда инициатива переходит к книготорговцу, редактору или организатору вечера. «Ну, тогда я задам свой вопрос и подведу итог нашей встречи», — говорит он. Или просто благодарит всех, и в первую очередь, конечно, автора, за интересную беседу. Потом начинается раздача автографов и снова бурные аплодисменты. Под занавес фото на память.
В целом все организованно и предсказуемо.
В отличие от чтений, ужин в узком кругу чреват самыми разными неожиданностями, особенно когда есть что скрывать. Я не мог проработать с Сэмом всех возможных тем, так далеко мои провидческие способности не простирались. Однако я позаботился о том, чтобы франкофил Роберт Миллер не скорчил брезгливую мину в ответ на вопрос месье Монсиньяка, любит ли он улиток. Я также надеялся, что гости не станут особенно углубляться в книжную тематику. Сэм Голдберг плохо представлял себе список бестселлеров, не исключено даже, что он считал Марка Леви известным актером, а Анну Гавальда оперной певицей. Кроме того, разве не будем мы с Адамом всегда при нем, как два верных телохранителя? Не терять присутствия духа — вот все, что требовалось от нашего дантиста.
Я посоветовал Сэму в случае чего ссылаться на плохое знание французского языка. Сделать невинные глазки и сказать что-нибудь вроде: «О, sorry, [28] я не совсем вас понимайт». Дальше будем выкручиваться мы с Адамом.
Самое главное, он должен зарубить себе на носу, что живет один в коттедже в живописном Танбридж-Уэлссе. «Lovely place, — заметил Сэм. — Как жаль, что мне не полагается family!» Что у него есть йоркширский терьер по кличке Роки, а вовсе не золотистый ретривер, как он оговаривался поначалу! И что сейчас Роки находится на попечении его соседа, очень милого человека.
28
Простите (англ.).
На вопрос, насколько автобиографичен его роман, Сэм должен отвечать, что любая книга до известной степени автобиографична, что в «Улыбке женщины» есть и его личный опыт, и истории других людей, которые ему доводилось слышать, и чистый вымысел.
Далее.
Раньше, будучи сотрудником автоконцерна, Роберт Миллер часто приезжал в Париж. Однако теперь ему нужен покой, и он предпочитает жить в уединении на лоне природы.
Визит журналистов стал бы для него настоящей катастрофой. Это на случай, если Мишель Отей возьмет писателя в оборот. Его никак не назовешь светским львом, и он не любит появляться на публике.
Роберт Миллер — поклонник французской кухни.
У него есть замыслы по поводу
Его хобби — старые автомобили.
Опасность того, что писатель во Франции будет втянут в разговор о машинах, представлялась мне минимальной. Тем не менее напоследок я сунул Сэму Голдбергу иллюстрированный альбом на эту тему.
— Увидимся завтра вечером, — сказал я ему у дверей кафе.
Сэм Голдберг попрощался со мной и, довольный, подхватил свои пакеты.
Оба брата отправились в отель, пока не стемнело, — они боялись заблудиться в ночном Париже. А мне захотелось домой.
— Хорошо бы вам появиться на месте за полчаса до начала. На случай, если что-то пойдет не так, — напутствовал их я.
— Все будет хорошо, — заверил меня Адам. — Мы не опоздаем.
— Договорились, — кивнул Сэм.
Мы расстались.
Беда не приходит одна. Судьба всегда предупреждает нас о грядущих катастрофах, однако, как правило, мы бываем невнимательны.
Бреясь на следующее утро в ванной, я вдруг услышал страшный грохот. Босой, я выскочил в коридор и успел заполучить осколок в ногу, прежде чем понял, что случилось.
Огромное зеркало, висевшее возле гардероба, рухнуло на пол; его старинная деревянная рама треснула. Повсюду валялись щепки и кусочки стекла.
Ругаясь на чем свет стоит, я вытащил осколок из кровоточащей пятки и поковылял на кухню за пластырем. «Прибито насмерть», — говорил мой друг Мишель, когда помогал мне вешать это зеркало. Я купил его на блошином рынке Клиньянкур, вез на метро и с трудом втащил в квартиру.
Суеверный человек увидел бы в этом недобрый знак. К счастью, я не из таких. Я всего лишь смел осколки в кучу, а потом отправился в издательство.
В обед я встречался с Элен Бонвен, писательницей, впавшей в творческий кризис. В «Кафе де Флор» мы заказали сырную тарелку и устроились на втором этаже. После того как мне удалось убедить мадам Бонвен в том, что все до сих пор написанное ею мне понравилось («Ведь вы говорите это, месье Шабане, не только затем, чтобы меня успокоить?»), она изложила свои соображения по поводу дальнейшего развития действия, и я вернулся в свой кабинет.
Секунду спустя мадам Пети передала мне просьбу моей мамы срочно ей перезвонить.
Я сердито вскинул брови:
— Наверное, опять свалился с лестницы кто-нибудь из соседей, у мамы всегда все срочно. Сегодня вечером чтения, мадам Пети, не сейчас.
— Но, похоже, там действительно что-то случилось, — настаивала она.
В самом деле, на этот раз речь шла не о соседе. Через полчаса я сидел в такси на пути в больницу.
В этот понедельник маман неожиданно пришло в голову съездить в Париж, и она, со всеми своими сумками, рухнула на эскалаторе в универмаге «Галери Лафайет». Сейчас она находилась в палате Четвертого госпиталя со сломанной ногой.
Мама встретила меня виноватой улыбкой. У меня сжалось сердце: она казалась такой маленькой на больничной койке.
— Что это за фокусы, мама? — спросил я, целуя ее в лоб.
— Ах, мой мальчик, я знала, что ты сразу приедешь.
Я кивнул, пристыженный. Когда через час мама позвонила во второй раз, чтобы сообщить адрес больницы, мадам Пети сказала ей, что я только что случайно вошел в ее кабинет — большая любезность с ее стороны. «Я предупреждала вас, это срочно!» — прошипела она, передавая мне трубку.