Умереть в Италбаре
Шрифт:
Безликие, смеющиеся существа – так он их представлял – теперь с выражением одержимости на лице и недостатком смеха. Их рубиновые глаза расширялись и вспыхивали при каждом звуке. Шесть пальцев на руках дрожали, сжимались, были мучительно сведены. Теперь до них стало доходить. Теперь было слишком поздно.
Но в два или три дня… Шел третий день и гор нигде не было видно.
– Глэй, где горы? – обратился он к кашляющему человеку. – Где Италбар?
Глэй пожал плечами и указал вперед.
Солнце, гигантский желтый диск, был полон, но невидим с их тропинки. Его лучи пробивались сквозь звездовидную листву, но повсюду пропадали, и все пространство покрывала
Он все это воспринимал с горькой иронией. Он шел, чтобы спасти жизнь и за эту попытку уже заплатил четырьмя. «Леди, ты была права.» – бормотал он, погружаясь в раздумья о своем сне.
Возможно, это произошло часом позже, Глэй свалился, задыхаясь от мучительного кашля, его нормальный оливковый цвет лица перешел в цвет листьев, нависших над ним. Хейдель двинулся в его сторону, опознав симптомы. Давая за несколько дней приготовленный препарат ему, возможно, удалось бы спасти человека. Но он потерпел неудачу, когда попытался с другими, потому что собственный его катарсис еще не был полным. Равновесия не существовало. В тот момент – когда он смотрел на первого из упавших – он знал, что не так много времени пройдет, и погибнут все девять. Он помог хорошенько устроить Глэя, спиной к стволу дерева, подложив под голову подушку, чтобы удобно было глотать воду. Бросил взгляд на свой хроно. Где-то от десяти минут до полутора часов, как он предполагал.
Он вздохнул и зажег сигару. Та имела отвратительный вкус. Влаге потребуется довольно много времени, прежде чем она пропитается, и ничего необычного не было в том, что грибки Клича ничего не могли сделать против никотина. Маленький зеленый холмик сигары моментально вспыхнул, испустив запах чем-то напоминающий запах серы.
Глэй посмотрел вверх, на него. Взгляд упрека, казалось, на мгновение привел его в чувство.
Вместо:
– Спасибо, Хейдель, – он произнес, – то что мы можем разделить с вами в этом случае, – и затем улыбнулся.
Хейдель повел бровью, смерть отобрала у него еще полчаса.
На этот раз, пока шло погребение, он не бормотал про себя молитву, а изучал лица четырех оставшихся. То же самое выражение. Они отправились вместе с ним, несмотря ни на что, с улыбкой. Затем ситуация изменилась, и они ее приняли. Это также не казалось и смирением. На потемневших лицах было выражение счастья. Еще, он мог бы сказать, что они знали. Каждый из них знал, что идет, чтобы умереть на подступах к Италбару.
Он высоко ценил истории о благородном пожертвовании, также как и каждый. Но такие бесполезные смерти!.. Сделать такое без особых на то оснований… Он знал – и они знали, он был уверен – что мог достичь Италбара в одиночку. На всем протяжении пути они ничего бы не смогли поделать, но шли с ним. Не существовало угрожающих им зверей, атаки которых надо было отражать; тропинка была вполне свободна, когда он ставил на нее ногу. Должно быть приятно являться просто геологом, каким он был в тот день…
Двое умерли после ленча, в течение которого ели очень мало. К счастью, это была приторная лихорадка, прежде неизвестная на Кличе, которая вызывает внезапный сердечный приступ и скручивает лицо жертвы в улыбке.
Глаза
Они принялись за дело снова, и ван Химак не прервался, когда увидел, что его спутники хотят выкопать четыре могилы. Он помогал и впоследствии, выжидал с ними. И долго ждать не пришлось.
Закончив, он закинул тюк на плечо и продолжал свой путь. Он не оглядывался, но перед его мысленном взором стояли те насыпи, что остались позади. Очевидно страшные примеры не могут удержать. Его жизнь проходила по такой вот тропинке. Могилы служили символом сотен – нет, вероятно тысяч – смертей, оставленных позади. Соприкасавшиеся с ним люди умерли. Его дыхание выжигало города. Там, куда падала его тень иногда ничего не оставалось.
Еще это было в его власти – прекратить течение болезни. Даже теперь он с этим намерением устало тащился в гору. По этому его часто узнавали, хотя все его имя состояло из одной буквы – Х..
День, казалось, должен проясниться, хотя он знал, что это будет наверняка известно только в полдень. Отложив выяснения, Хейдель заметил, что деревья стали ниже, просветы между листьями увеличились. Солнечный свет пробивался во многих местах и кое-где даже росли цветы – красноватые и пурпурные с венчиком и усами, золотыми и бледно желтоватыми – вьющиеся с окружающим его тихим шепотом. Дорога приобрела крутизну, но травы, что цеплялись за колени, стали короче, и несколько маленьких существ чирикали, стремительно двигаясь вокруг него.
После, возможно, получаса он смог видеть значительно дальше. На сотню метров дорога лежала свободная и просторная. Когда он преодолел эту дистанцию, ему встретился первый широкий просвет в живой кровле, а в нем стал виден громадный бледный зеленоватый бассейн – небо. В течение десяти минут, когда Хейдель шагал по открытому пространству, позади можно было видеть качающееся море сучьев, скрывающих дорогу, по которой он пришел. Через четверть мили впереди и вверху лежало то, что казалось вершиной холма, по которому он теперь поднимался. Небольшие бледно-нефритовые облака зависли над ней. Посторонитесь горы, он приближается!
Добравшись до выгодной позиции, Хейдель получил возможность увидеть то, что как он догадывался, было конечным отрезком его маршрута. Надо спуститься на несколько дюжин метров, за час пересечь долину-уровень, влезть по склону на дальнем ее конце и потом крутой подъем на высокий холм или низкую гору. Он передохнул, пожевал сухой паек, запил водой и двинулся в путь.
Переход по долине прошел без происшествий, но он сломал посох, пока добрался до ее конца.
Воздух становился все более холодным, когда он взбирался по тропинке на склоне, а день клонился к закату. К тому времени, когда достиг отметки половины подъема, Хейдель стал задыхаться, его мускулы ныли также как от напряжения последних дней. Он еще был способен посмотреть назад, на огромную теперь дистанцию, где верхушки деревьев выглядели как обширная равнина, простирающаяся внизу, под темнеющим небом и несколькими кружащимися птицами.
Он делал остановки для отдыха, тем более частые, чем ближе подходил к вершине, и по прошествии некоторого времени увидел первую звезду вечера.
Он сдерживал себя, пока стоял на широком гребне, который и являлся вершиной этой длинной, серой линии горного рельефа; к тому моменту ночь сошла и сомкнулась вокруг него. Клич не имел лун, но огромные звезды сияли как светильники, заключенные в бриллианты, а за ними их собратья поменьше пенились и кипели в миллионах лучей. Ночное небо было голубым иллюминированным.