Умирать вечно

Алейников Кирилл

— Шутки шутить вздумал, да? — кричал я, не слыша собственного голоса. — Ты тоже, значит, шутник, да? Смешно тебе, да? Ну я покажу вам, что по-настоящему смешно!.. Покажу вам всем, ублюдки!..

Я не мог сказать, долго ли сидел поверх старика и истошно орал ему в лицо проклятия. Бил ли его — тоже не помню. Но, тем не менее, по прошествии какого-то времени я понял, что сижу там же, на крыше школы, обняв колени, и тихо поскуливаю. И слезы катятся по щекам, соленые, не горячие вовсе, а холодные. Сжимая и разжимая кулаки, я щипал себя за ноги, но не для того, чтобы проснуться, а для того, чтобы хоть как-то сбить напряжение моральное, перевести его в напряжение физическое. У некоторых людей ведь так: когда душа не способна более выносить потрясения

жизни, мозг дает команду передать часть напряжения на тело, дабы боль телесная заменила боль душевную. Иначе можно и с ума сойти.

Я не бился в припадках, убеждая себя в нереальности происходящего, потому что ясно осознавал совершеннейшую реальность оного. Потрясение от увиденного завладело мною надолго, основательно, так что не сразу услышал, что старик говорит мне. А он, оказывается, не спеша, размеренно, отделяя каждую фразу, каждое слово, каждый звук, рассказывал:

— Я наткнулся на тебя в водоотводе южнее этой школы. Сначала подумал, что ты очередной мертвец. Таких ныне-то повсюду гроздья. Но все же я решил убедиться, что ты мертв. Оказалось — жив!.. Я перетащил тебя сюда, в свое теперешнее жилище. Как мог обработал рану, перевязал, согрел. Ты очнулся не сразу, сначала-то бредил. Дня три бредил. Так что когда ты пришел в себя, я уже многое про тебя знал. Например, то, что некто выкинул тебя из поезда, и как потом ты оказался в гетто. Про квартиру-то и непонятного жильца в ней я тоже знал до твоего окончательного пробуждения. Но самое главное, Витя, я узнал только после того, когда ты очнулся. Поведав свою историю, ты внес в мою душу такую бурю эмоций, что, пожалуй-то, я до сих пор под впечатлением…

Я слушал старика вполуха, понимая и не понимая, что он говорит.

— Как такое могло произойти? — шептали посиневшие губы. — Ведь недавно все было нормально! Как же такое, черт возьми, могло произойти?

— Город-то пал давно, — после молчаливой паузы поведал Петр Васильевич. — Сегодня седьмой год, Витя. Уже седьмой год…

Слабо соображая, я все ж подсчитал нехитрые цифры.

— Это произошло год назад?..

— Семь лет назад, Витя, — уточнил старик. — Сейчас не две тысячи седьмой год, а две тысячи тринадцатый.

Я покачал головой:

— Не может этого быть!

— Это так, сынок, — уныло ответил Петр Васильевич. — В две тысячи шестом году город был разрушен, как и все остальные города на этой проклятой Богом планете.

Слезы иссякли. Я растер ладонью влажные дорожки на щеках, шмыгнул носом.

— Война? Ведь была война?

— Война, — подтвердил старик. — Самая страшная война из всех, что когда-либо гремели на Земле.

— Но с кем? С китайцами? Или с США?

Петр Васильевич снял со своих плеч толстое и теплое пальто, накинул поверх моих плеч. Затем присел рядом на корточки, всмотрелся в далекие лучи прожекторов, о чем-то подумал.

— Нет, Витя, то была не такая война.

Но с кем же, мать вашу, вы тогда воевали? Не с марсианами же?! Или все же с марсианами?..

— В первом веке нашей эры некто Иоанн Богослов пророчествовал о конце света, — глухо говорил Петр Васильевич, теребя пальцами тесемку вязок с поношенных штанов. — Его пророчество стало главной книгой Нового Завета, потому что описывало битву между Христом и антихристом, Страшный суд, тысячелетнее царство Божье. Иоанн Богослов многое поведал о конце света, что непременно настанет на Земле, коли род человеческий-то не воспрянет от губительного влияния зла. Род человеческий не воспрянул.

— Конец света?

— Вы, молодежь, привыкли называть его Армагеддоном или непосредственно Апокалипсисом, хотя данное слово переводится с греческого-то всего лишь как откровение.

— Конец света… — повторил я уже без вопросительной интонации. Истерика прошла, отступила до поры во глубину сибирской души. Я глубоко дышал, бессмысленно водил глазами по чернеющим остовам многоэтажек и внимал словам старика. Теперь я верил каждому слову Петра Васильевича, потому что

иного выбора у меня все равно не было. — Конец света… Но что же произошло конкретно?

— Страшная война началась на Земле, и длилась она шесть недель ровно. За это время все города пали под натиском сначала демонических орд, а потом и под натиском ангелов…

Я медленно повернул голову и оценивающе посмотрел на старика. Тот казался вполне здоровым психически.

— Мне показалось, ты что-то сказал насчет демонических орд и ангелов…

— Тебе не показалось, Витя. Я сказал, что война началась с вторжения на Землю легионов Тьмы под предводительством Сатаны.

ГЛАВА 5

Город пал не сразу. Российским городам вообще повезло больше чем, скажем, американским мегаполисам, ведь основной удар сил Тьмы пришелся именно по территории Соединенных Штатов. Спустя два часа после начала демонического вторжения по всей Земле уже бушевали пожары войны, тревожные слухи поползли по тем регионам, которых еще не коснулось горе и разрушения. Прорыв инферно стал колоссальным и мощным, сметающим все на пути, разрушающим, убивающим. И почти мгновенным…

Сначала над городом ночное небо затянулось свинцовыми тучами. Перестали гореть редкие звезды, пробившиеся-таки сквозь панцирь выхлопного смога, исчезла бледно-желтая луна на горизонте. Никто из жителей мегаполиса не придал особого значения внезапно и как будто бы по мановению волшебной палочки налетевшим тучам, разве что пожурили в очередной раз метеослужбы, обещавшие чистое небо и назавтра без осадков. Почти никто не заметил, что тучи появились не так, как они обычно появляются, прибегая из-за далекого горизонта. Тучи образовались повсеместно, заменив собою ясное небо, как будто опустились к поверхности из космических просторов, зависли огромным блином над землею; тучи полностью сокрыли землю, как плотное одеяло; тучи бурлили и клокотали как первородный кисель биологической жизни, с каждой минутой становясь все сильнее, массивнее и грознее. Они никуда не двигались, если говорить о едином векторе движения, но вместе с тем находились в постоянном хаотическом движении, как движутся взвешенные в жидкости броуновские частицы. Если бы люди, живущие в городе, придали значение такому, мягко говоря, странному природному явлению, как внезапная подмена чистого неба грозными тучами… Если бы. Вероятно, кто-то и уцелел бы из них, этих беспечных, невинных в общем-то в большинстве своем горожан. Но люди плевать хотели на небо, потому что разучились смотреть на него, замечать что-либо на нем. К сожалению, век индустриализации, компьютеризации, кибернетизации и прочих…заций отобрал у человечества источник вдохновения и надежды, радости и любви, мечтаний и плодотворных дум. Отобрал небо. Никто больше не смотрит вверх ради того, чтобы просто посмотреть на небо. Смотрят, чтобы определить погоду, чтобы разглядеть ревущий двигателями реактивный лайнер; иногда, правда, и просто так смотрят, но ничего не видят. Ведь смотреть на небо надо не только глазами, но всем существом! Падение метеора, полет птицы, дуновение ветра, таинственное движение звезд… красноватый бог войны Марс и серебристая богиня любви Венера; такая далекая и такая близкая Луна с морями и кратерами; ослепительно сияющее Солнце, дающее жизнь всему. Загадочные рисунки созвездий, шелковые полотна перистых облаков, добродушные облака кучевые. Пространство, свобода, ощущение полета, падения в бездонный воздушный океан.

Небо… Одна из немногих ценностей жизни после самой жизни. Забери у птицы небо, и она зачахнет, захиреет, погибнет в конце концов. Забери небо у цветка, и он повесит свою благоухающую голову, загрустит, склонится к самой почве и тоже заснет навсегда. Забери небо у человека, и он более никогда не ощутит себя по-настоящему живым… Оно вдохновляет художника и поэта, писателя и инженера, певца и музыканта. Пожалуй, нет более во всей вселенной подобного источника вдохновения, своеобразного рога изобилия для мыслей, идей и фантазий.