Умм, или Исида среди Неспасенных
Шрифт:
Над кроватью вспыхнула узкая полоска света. Я с улыбкой выпрямилась в полный рост. Жобелия, заморгав, села в кровати. Нежно-голубая рубашка с желтыми цветочками подчеркивала ее одутловатость и неестественную бледность; от запомнившейся мне азиатской смуглости не осталось и следа. Курчавые волосы сильно отросли и сохранили жгуче-черный цвет, хотя кое-где поблескивали витые нити седины. Пошарив на ночном столике, она нашла очки, нацепила их на нос и принялась разглядывать меня в упор.
Комната поплыла. На меня опять
Жобелия, казалось, ничего не замечала.
– Вылитая мать, – негромко сказала она, качая головой, и похлопала рукой по кровати. – Присядь-ка.
Подойдя к ней на негнущихся ногах, я села. Мы взялись за руки.
– Почему ты уехала, бабушка?
– Потому, что не могла остаться.
– Но из-за чего?
– Из-за пожара.
– Да, я знаю, это был такой ужас, но…
– Разве ты помнишь?
– Очень смутно. Помню, что было потом: остались только обгорелые стены. Зато нынче дом отстроен заново.
– Слыхала, как же. – Она опять закивала и поморгала. – Это хорошо. Я рада.
– Но все-таки, бабушка, почему ты уехала?
– Боялась, что окажусь виноватой. Боялась призрака Аасни. И потом, я свое дело сделала.
– За что тебя было винить? За пожар?
– Вот именно.
– Но он вспыхнул не по твоей вине.
– По моей. Кабы я прочистила скороварку… И деньги сжечь – тоже была моя затея. До меня уж потом дошло. Как ни крути, я виновата.
– Но ведь ты не… извини, продолжай.
– Скороварка, говорю. Не прочищена была. Паровой клапан. Это входило в мои обязанности. А у меня все мысли были об одном: где деньги – там беда. Как чувствовала.
– Что за деньги? О чем речь?
На ее лице отразилось такое же смятение, какое терзало меня изнутри. Темно-карие, увеличенные очками глаза с пожелтевшими белками затуманились.
– Деньги? – переспросила она.
– Ты сказала: сжечь деньги – это была твоя затея.
– Правильно, – кивнула она.
– Кому принадлежали эти деньги, бабушка? – поторопила я, осторожно сжимая ее руку.
– Сальвадору, кому же еще?
– У Сальвадора были деньги? – воскликнула я и опасливо покосилась на дверь.
– Те деньги ему не достались, – сказала Жобелия, как о чем-то самоочевидном.
– Какие деньги ему не достались, бабушка? – Я запаслась терпением.
– Те самые, – невозмутимо подтвердила она.
– Извини, бабушка, что-то я не поняла.
– Никто ничего не понял. Мы все держали в секрете.
Уголки ее рта поползли книзу, глаза устремились в пространство. Внезапно у нее на лице вспыхнула улыбка, обнажившая длинные, тонкие зубы. Ее рука погладила мою.
– Рассказывай, что у вас хорошего.
Я глубоко вздохнула. Оставалось только надеяться, что вскоре можно будет вернуться к истории с этими таинственными деньгами.
– Как тебе сказать, – начала я. – Когда… когда ты в последний
– Ох, давно, – подтвердила она. – Считай, как пришлось уехать, так ни с кем и не беседовала. А что они мне сказали – даже и не припомню. – Нахмурив брови, она сделала вид, будто безуспешно роется в памяти, а потом открыто улыбнулась и выжидающе посмотрела на меня.
У меня захолонуло сердце, но я ответила на ее улыбку храбрым пожатием пальцев.
– Сейчас соображу, – сказала я. – Ну вот, как я уже сказала, дом отстроили заново… старый орган – помнишь орган в гостиной?
Она удовлетворенно кивнула:
– Ну-ну, продолжай.
Его перенесли в зал собраний, чтобы в фермерском доме стало просторнее; хотели настроить, но руки не дошли… В общем, Сальвадор опять перебрался в особняк… потом… Астар родила Пана, Эрин-Диану…
– Зябко мне, – перебила Жобелия. – Подай-ка кофту. – Она ткнула пальцем в сторону комода.
– Сейчас.
Я встала, взяла из стопки вязаный жакет и накинула ей на плечи, а заодно взбила подушки и помогла устроиться поудобнее.
– Совсем другое дело, – сказала Жобелия. – Ну?
Сцепив руки, она выжидающе уставилась на меня.
– Да, так вот. – Опять все по новой. – Как я уже сказала, Эрин родила второго ребенка, девочку, Диану…
Перечисляя рождения, смерти, браки и прочие важные для Общины и Ордена события, я старалась припомнить все значительные вехи минувших шестнадцати лет. Жобелия радостно кивала, улыбалась, ахала, таращила глаза, причмокивала, цокала языком – смотря что, по ее мысли, приличествовало случаю.
От рассказов о нашей семье и вере я плавно перешла к свежим новостям и в конце концов подвела разговор к непосредственной цели своего приезда. У меня не было уверенности, что бабка хранит в памяти все интересующие меня детали, но попытаться все же стоило.
– Жлоньиц? – переспросила она в соответствующем месте моего рассказа и в голос захохотала.
Я опять покосилась на дверь и приложила палец к губам.
Она тряхнула головой.
– Шуму-то было. И главное – на пустом месте. Мы ведь не все рассказали этому белому, – хмыкнула она.
– Как-как? – не поняла я.
Нам бы это не составило никакого труда, – сообщила она. – Пара пустяков. Главное, чтобы… так, о чем это я? Как бишь это?.. Уж мне-то положено знать. Ох, старость не радость. Вот, вспомнила: янтарная вязь!– победно воскликнула она, но тут же помрачнела и покачала головой. – Нет, не так. – Она начала изучать одеяло, хмурить брови и, поджимая губы, бормотать по-халмакистански, но в конце концов перешла на английский. – Вылетело из головы, будь оно неладно. Надо вспомнить, надо вспомнить… – Воздев глаза к потолку, она набрала полную грудь воздуха. – О! – Указательный палец ткнул куда-то вверх. – Дегтярная мазь!