Умножающий печаль
Шрифт:
— Серега! Я понимаю и разделяю твои чувства. С этими же горькими чувствами придут другие твои товарищи и коллеги. Кто-то из них, из этих твоих товарищей, передал убийцам маршрут и время следования конвоя из аэропорта. Хочешь — примажем: он меньше всех похож на предателя, а выглядит самым товаристым из остальных скорбящих товарищей. Я не хочу, чтобы ты с кем-либо из них общался…
— Сань, у тебя крыша совсем съехала? — обескураженно спросил я.
— Не надейся — не съехала! — хмыкнул Серебровский и совершенно серьезно обронил: — Более того, у меня к тебе настоятельная
— Сань, твои просьбы все более выглядят приказами, — заметил я.
— В рабочее время — конечно, — без тени юмора заметил мой друг-магнат.
— Ну да, конечно! — согласился я. — А если учесть, что у меня ненормированный рабочий день, то в сухом остатке мы получаем радостный результат — ты мне теперь босс всегда…
Серебровский обнял меня за плечи:
— Серега! Не заводись! Закончим дело — будешь мной командовать сколько захочешь. Кстати, я говорил сегодня с твоим замминистра — Степанов, кажется…
— О чем?
— Он договорился в Интерполе, с твоими командирами там, что тебя командируют в Москву на четыре недели.
— Здорово! Сань, скажи, пожалуйста, а ты не можешь сделать меня генералом?
Сашка удивленно воззрился на меня:
— А ты кто по звездочкам?
— Подполковник…
— Наверное, могу, — пожал он плечами и, глядя на меня своими пронзительными острыми зыркалами, засмеялся, чувствуя, что шутка попыхивает синими огоньками злости. И перетянул на себя одеяло смешков: — Тебе генералом милиции быть нельзя. Их вон окрест — сотни, как раньше участковых. Тебе надо пробить звание особенное — допустим, адмирала милиции! Представляешь, Серега, ты — контр-адмирал милиции? С таким званием и в Интерпол возвращаться не зазорно! А, Серега?
— Как скажете, Ваше Финансовое Превосходительство!
Занятно, что я, ненавидевший и презиравший наше генеральское сословие, вдруг обиделся. Не за них, конечно. Даже не за себя — не состоявшегося пока генерала. За исчезнувшую иллюзию каждого военного человека о вступлении в особую касту людей — генералитет!
Это одинаковые во всем мире, отдельные, своеобразные люди, чей статус власти отмечают не только нелепой золочено-красной петушиной формой, не только особой почтительной формой титулования, но и стойким мифом о том, что каждый из этих тысяченачальников на пути восхождения к власти совершает бездну подвигов и выдающихся поступков, требующих целой героической жизни.
Девальвация. Всех, всего. Нынешний генерал — это вроде прежнего крепкого, уже обстрелянного лейтенанта. Ведь Сашка не врет и не хвастает, когда ясно дает мне понять, что со своего барского плеча финансового фельдмаршала может запросто сбросить мне шитые золотой канителью генеральские погоны.
Эх, канитель!
Отчего я грущу? За что обижаюсь? Стыдно признаться: за пятнадцать лет стремной жизни честного дурака — полицейского опера.
И на Хитрого Пса глупо дуться, он ведь не чувствует оскорбительности своих шуток, зачеркивающих мою прошлую жизнь — как глупое пустое заблуждение.
Он живет в постоянном сладостно-нервном кайфе своей игры, он в непрерывном легком опьянении собственным
— Ты сказал, что у тебя есть просьба, — напомнил я.
— Да-да! Мы говорили о твоих товарищах и коллегах, — вернулся Сашка к нашему разговору. — Кроме руководства, почти никто из них не знает, что ты вернулся. Естественно, не должны догадываться, чем ты будешь заниматься. Ты это понимаешь, да?
— Я это приму к сведению.
— Отлично! Поэтому я бы предпочел, чтобы ты жил или в моей резиденции, или — если это тебе не очень удобно — в одной из наших квартир. Это во-первых…
Любезное товарищеское приглашение Сашки меньше всего было похоже на просьбу. Нормальный служебный приказ. Моего согласия не требовалось.
— А во-вторых, если кто-то из коллег вдруг разыщет тебя здесь по телефону, предложит встретиться-поболтать-выпить, с ответом не торопись, а сразу же сообщи Сафонову.
— Зачем? — дураковато спросил я.
— Чтобы Кузьмич выяснил, откуда объявившийся друг узнал о твоем прибытии, зачем звонил, грубо говоря — чего он хочет? Я считаю, что перебитого на дороге конвоя нам пока хватит…
Мы все шли, и шли, и шли по этому загоризонтному коридору, и я думал о том, что пока еще у меня есть возможность послать Хитрого Пса к черту и слинять с этого долбаного парохода.
А Кот? Чем закончится эта история для Кота?
При всей его звериной хитрости, невероятной ловкости, нахальстве и пронзительном уме отчаянного уличного проходимца, его шансы выжить — у абсолютного нуля. Минус 273.
Я воочию убеждался, какую огромную власть, какие необозримые возможности держит в своих тонких худеньких ладошках Сашка.
И хватит дурака валять с этими отмирающими играми в неразлучных друзей, в геройски-романтических ремарковских товарищей, из которых двое прицелились убить друг друга. Все! Серебровский тебе начальник, не забывайся и смотри, что можно будет сделать.
— …Ты меня слушаешь? — толкнул меня в бок Серебровский.
— Да, конечно, — откликнулся я, пропустив какую-то связку в его рассказе.
— Кто владеет информацией и средствами распространения — тот хозяйничает в политике, тот владеет миром, — говорил Сашка. — Сейчас я тебе покажу, на что брошены все мои силы. К сожалению, я в трудном положении догоняющего…
— Я этим занимаюсь всю жизнь.
— Ты гоняешься за жуликами, а я — за ушедшим временем. Я опоздал к разделу телевизионного пирога — сказочной машины для промывания мозгов.
— Как телезритель я бы ее назвал машиной для засерания мозгов…
— Одно и то же… Я его зову «ящик Пандоры для идиотов». Вообще-то я и раньше догадывался о возможностях телевидения. Да только слаб в коленках был тогда. А теперь мне придется воевать не против какого-то одного канала, а против всех сразу… Как нам с тобой Суворов наказывал бить врага?