Умозрение в красках
Шрифт:
Но если во Христ — Богочеловк наша иконопись чтитъ и изображаетъ тотъ новый жизненный смыслъ, который долженъ наполнить все, то во образ Богоматери — Царицы Небесной, скорой помощницы и заступницы, она олицетворяетъ то любящее материнское сердце, которое чрезъ внутреннее горніе въ Бог становится въ акт богорожденія сердцемъ вселенной. — Именно въ тхъ иконахъ, гд вокругъ Богоматери собирается весь міръ, религіозное вдохновеніе и художественное творчество древне-русской иконописи достигаетъ высшаго предла. Въ особенности замчательна въ древней новгородской живописи разработка двухъ мотивовъ. — «О теб радуется обрадованная всякая тварь» и «Покровъ Божіей матери».
Какъ видно изъ самаго названія перваго мотива— образъ Богоматери утверждается здсь въ его космическомъ значеніи, какъ «радость всей твари». Во всю ширину иконы на второмъ план красуется соборъ съ горящими луковицами или съ темно-синими звздными куполами. Купола эти упираются въ сводъ небесный: словно за ними въ этой синев
Иконы «Покрова» Пресвятой Богородицы представляютъ собою развитіе той же самой темы. И тутъ мы видимъ Богоматерь въ центр, которая царитъ на облакахъ на фон храма. Облака эти на нкоторыхъ иконахъ заканчиваются орлинымъ клювомъ> что указываетъ на то, что они представляются одухотворенными; точно такъ же къ Богоматери съ разныхъ сторонъ стремятся ангелы, разстилающіе покровъ надъ Нею и надъ соборомъ святыхъ, собраннымъ вокругъ Нея и у Ея ногъ. Только покровъ, осняющій все и всхъ и потому какъ бы мірообъем-люіцій, придаетъ этой икон особый смысловой оттнокъ. Въ музе императора Александра III въ Петроград имется икона Покрова новгородскаго письма XV вка, гд какъ разъ разработка этой темы достигаетъ высшаго предла художественнаго совершенства. Тамъ мы имемъ нчто большее, чмъ человчество, собранное подъ покровомъ Богоматери: происходитъ какое-то духовное сліяніе между покровомъ и собранными подъ нимъ святыми: точно весь этотъ соборъ святыхъ въ многоцвтныхъ одеждахъ образуетъ собою одухотворенный покровъ Богоматери, освщенный многочисленными изнутри горящими глазами, которые свтятся словно огневыя точки. Именно въ такихъ богородичныхъ иконахъ обнаруживается радостный смыслъ ихъ живописной архитектуры и симметріи. Тутъ мы имемъ не только симметрію въ расположеніи отдльныхъ фигуръ, но и симметрію въ духовномъ ихъ двиоюеніи, которое просвчиваетъ сквозь кажущуюся ихъ неподвижность. Къ Богоматери, какъ недвижному центру вселенной направляются съ обихъ сторонъ симметрическіе взмахи ангельскихъ крыльевъ. Къ Ней же симметрически устремлено со всхъ концовъ движеніе человческихъ очей, при чемъ именно благодаря неподвижности фигуръ это скрещиванье взоровъ въ одной точк производитъ впечатлніе неудержимаго, всеобщаго поворота къ грядущему оолнцу вселенной. Это уже — не аскетическое подчиненіе симметріи архитектурныхъ линій, а центростремительное движеніе къ общей радости. Это — симметрія одухотворенной радуги вокругъ Царицы Небесной. Словно исходящій отъ Нея свтъ, проходя черезъ ангельскую и человческую среду, является здсь во множеств многоцвтныхъ преломленій.
Въ томъ же значеніи архитектурнаго центра и центральнаго свтила является на множеств древ-иіъ ико нъ, новгородскихъ, московскихъ и ярославскихъ — Софія — Премудрость Божія. Здсь вокругъ Софіи, царящей на престол, собираются и силы небесныя — ангелы, образующіе словно внецъ надъ ней, и человчество, олицетворяемое Богоматерью и Іоанномъ Предтечей. Въ настоящемъ доклад я не стану распространяться о религіозно-философской иде этихъ иконъ, о которой я уже говорилъ въ другомъ мст; здсь будетъ достаточно сказать, что по своему духовному смыслу он очень близки къ иконамъ богородичнымъ. Но въ смысл чисто иконописномъ, художественномъ, иконы богородичныя, только что упомянутыя, гораздо полне, красочне и совершенне. Оно и понятно: икона св. Софіи Премудрости Божіей выражаетъ собою еще не раскрытую тайну замысла Божія о твари. А Богоматерь, собравшая міръ вокругъ предвчнаго Младенца, олицетворяетъ Собою осуществленіе и раскрытіе того же самаго замысла. Именно эту соборную, собранную воедино вселенную замыслилъ Богъ въ Своей Премудрости: именно ее Онъ хотлъ; и именно ею должно быть побждено хаотическое царство смерти.
V
Въ заключеніе позвольте вернуться къ тому, съ чего мы начали. — Въ начал этой бесды я сказалъ, что вопросъ о смысл жизни, будучи по существу однимъ и тмъ же во вс вка, съ особою рзкостью ставится именно въ т дни, когда обнажается до дна безсмысленная суета и нестерпимая мука нашей жизни.
Вся русская иконопись представляетъ собой откликъ на эту безпредльную скорбь существованія— ту самую, которая выразилась въ евангельскихъ словахъ:
Въ начал этой осени у насъ творилось что-то въ род свтопреставленія. Вражеское нашествіе надвигалось съ быстротой грозовой тучи и милліоны голодныхъ бженцевъ, переселявшихся на востокъ, заставляли вспоминать евангельскія изреченія о послднихъ дняхъ. «Горе же беременнымъ и питающимъ сосцами въ т дни; молитесь, чтобы не случилось бгство ваше зимою… ибо тогда будетъ великая скорбь, какой не было отъ начала міра и не будетъ» (Мат. XXIV, 19–21). Тогда, какъ и теперь, въ дни зимней нашей скорби, мы испытываемъ что-то близкое къ тому, что переживала древняя Русь въ дни татарскаго нашествія. И что же мы видимъ въ результат! Нмая въ теченіе многихъ вковъ икона заговорила съ нами снова тмъ самымъ языкомъ, какимъ она говорила съ отдаленными нашими предками.
Въ конц августа у насъ совершались всенародныя моленія о побдоносномъ окончаніи войны. Подъ вліяніемъ тревоги, охватившей нашу деревню, притокъ молящихся былъ исключительно великъ и настроеніе ихъ было необычайно приподнято. Въ Калужской губерніи, гд я въ то время находился, ходили среди крестьянъ слухи, будто самъ Тихонъ преподобный — наиболе чтимый мстный святой, ушелъ изъ своей раки и бженцемъ странствуетъ по русской земл. И вотъ я помню, какъ въ то время на моихъ глазахъ цлая церковь, переполненная молящимися, хоромъ пла богородичный молебенъ. При словахъ «не имамы иныя помощи, не имамы иныя надежды» многіе плакали. Вся толпа разомъ рушилась къ ногамъ Богоматери. Мц никогда не приходилось ощущать въ многолюдныхъ молитвенныхъ собраніяхъ той напряженной силы чувства, которая вкладывалась тогда въ эти слова. Вс эти крестьяне, которые видли бженцевъ и сами помышляли о возможности нищеты, голодной смерти и объ ужас зимняго бгства, несомннно, такъ и чувствовали, что безъ заступленія Владычицы не миновать имъ гибели.
Это и есть то настроеніе, которымъ создавался древне-русскій храмъ. Имъ жила и ему отвчала икона. Ея символическій языкъ непонятенъ сытой плоти, недоступенъ сердцу, полному мечтой о матеріальномъ благополучіи. Но онъ становится жизнью, когда рушится эта мечта, и у людей разверзается бездна подъ ногами. Тогда намъ нужно чувствовать незыблемую точку опоры надъ бездной: намъ необходимо ощущать это недвижное спокойствіе святыни надъ нашими страданіемъ и скорбью; а радостное виднье собора всей твари надъ кровавымъ хаосомъ нашего существованія становится нашимъ хлбомъ насущнымъ. Намъ нужно достоврно знать, что зврь не есть все во всемъ въ мір, что надъ его царствомъ есть иной законъ жизни, который восторжествуетъ.
Вотъ почему въ эти скорбные дни оживаютъ т древнія краски, въ которыхъ когда-то наши предки воплотили вчное содержаніе. Мы снова чувствуемъ въ себ ту силу, которая въ старину выпирала изъ земли златоверхніе храмы и зажигала огненные языки надъ плннымъ космосомъ. Дйственность этой силы въ древней Руси объясняется именно тмъ, что у насъ въ старину «дни тяжкихъ испытаній» были, общимъ правиломъ, а дни благополучія — сравнительно рдкимъ исключеніемъ. Тогда опасность «раствориться въ хаос», т. е., попросту говоря, быть съденнымъ живьемъ сосдями, была для русскаго народа повседневной и ежечасной.
И вотъ теперь, посл многихъ вковъ, хаосъ опять стучится въ наши двери. Опасность для Россіи и для всего міра — тмъ больше, что современный хаосъ осложненъ и даже какъ бы освященъ культурой. Дикія орды, терзавшія древнюю Русь, — печенги, половцы и татары — не думали о «культур», а потому руководствовались не принципами, а инстинктами, Они убивали, грабили и истребляли другіе народы, чтобы добыть себ пищу совершенно такъ же, какъ коршунъ истребляетъ свою добычу: они осуществляли біологическій законъ наивно, непосредственно, даже не подозрвая, что надъ этимъ закономъ звриной жизни есть какая-либо другая, высшая норма. Совершенно иное мы видимъ теперь въ стан нашихъ враговъ. Здсь біологизмъ сознательно возводится въ принципъ, утверждается какъ то, что должно господствовать въ мір. Всякое ограниченіе права кровавой расправы съ другими народами во имя какого-либо высшаго начала сознательно отметается какъ сентиментальность и ложь. Это — уже нчто большее, чмъ жизнь по образу звриному: здсь мы имемъ прямое поклоненіе этому образу, принципіальное подавленіе въ себ человколюбія и жалости ради него. Торжество такого образа мыслей въ мір сулитъ человчеству нчто гораздо худшее, чмъ татарщина. — Это — неслыханное отъ начала міра порабощеніе духа — озврніе, возведенное въ принципъ и въ систему, отреченіе отъ всего того человчнаго, что досел было и есть въ человческой культур. Окончательное торжество этого начала можетъ повести къ поголовному истребленію цлыхъ народовъ, потому что другимъ народамъ понадобятся ихъ земли.