Умри для меня
Шрифт:
— Да, Кейт.
Я же говорил, с ним всё будет в порядке.
— Да, я знаю.
Мне всё еще сложно во все это поверить, вот и всё.
— Ну, ты можешь сама его проведать, если захочешь приехать.
Но куда ты хочешь сначала пойти? Так как нам удалось обойтись в ле де маго без того, чтобы быть кем-нибудь убитыми или искалеченными, я мог бы снова отвести тебя туда.
— Конечно.
У
— Заеду за тобой в пять?
— Прекрасно.
Винсент ждал снаружи на своей Веспе к тому времени, как я уже спустилась.
— Ты быстрый! — сказала я, забирая у него шлем.
— Расцениваю это как комплимент, — ответил он.
Это был первый холодный день октября.
Мы сидели за пределами кафе на бульваре Сен-Жермен, под одной из высоких, ламп-обогревателей, которые растут на по всей террасе кафе, как только на улие начинает хололдать.
Их излучавшиеся тепло согревало мои плечи, в то время как горячий шоколад грем меня изнутри.
— Теперь это шоколад, — сказал Винсент, заливая толстой лавой растопленный шоколад в свою чашку и добавляя немного молоко из второго кувшина.
Мы сидели и наблюдали, как мимо шли люди, одетые в пальто, шапки и перчатки, впервые в этом году.
Винсент откинулся на своём сидении.
— Итак, Кейт, дорогая, — начал он.
я приподняла свои брови и он рассмеялся.
— Ладно, просто добрая Кейт.
В духе нашего согласия раскрытия информации, я подумал, что мог бы предложить ответить на твой вопрос.
— На какой вопрос?
— На любой, если он относиться к двадцать первому, а не к двадцатому веку.
Я на мгновение задумалась.
Что я действительно хотела знать так это, кем он был до того, как умер.
В первый раз.
Но очевидно, что он не готов был мне рассказать.
— Ладно.
Когда ты последний раз умирал?
— Год назад.
— Как?
— Помощь при пожаре.
Я замолчала, интересно насколько близко он меня подпустит.
— Это больно?
— Что?
— Умирать
Я имею в виду, что мне кажется, что в первый смерть такая же как и в любая другая.
Но после того, когда вы умираете, спасая кого-нибудь.
.
.
— это больно?
Винсент изучал выражение моего лица прежде, чем ответить.
— Так же больно, как если бы ты, человек, попала
или задохнулась под грудой горящей древесины.
По моей коже поползли мурашки, когда я представила, что некоторые люди.
.
.
или ревененты.
.
.
неважно.
.
.
Испытывал боль смерти ни один раз, а многократно.
Из-за выбора.
Винсент увидел моё беспокойство и потянулся к моей руке.
Его прикосновение успокоило меня, но не из-за того, что оно было сверхъестественным.
— Тогда почему вы это делаете? Это что-то вроде гипертрофированного чувства добровольной помощи? Или погашения своего долга перед вселенной для принятия своего бессмертия? Я имею в виду, я уважаю то, что вы спасете жизни людей, но после нескольких спасений, почему бы вам просто не позволить себе стареть, как Жан-Батист, пока вы, наконец, не умрете от старости? — я замолчала.
— Вы умираете от старости?
Игнорируя мой последний вопрос, Винсент наклонился ко мне и заговорил горячо, как если бы исповедовался.
Потому, Кейт.
Это как принуждение.
Это как давление, растущее внутри, пока вы не должны сделать что-то, чтобы получить облегчение.
«благотворительные» или «бессмертные» мотивы не делают ценным боль и травмы сами по себе.
Против нашей природы этого не делать.
— Тогда как этому сопротивляется Жан-Батист.
.
.
Как? на протяжении тридцати лет?
— Чем дольше ты ревенет, тем проще удаеться этому сопротивляться.
Но даже с пару сотней лет у него под каблуком, это требует от него гигантских усилий самоконтроля.
Однако у него на это есть веские причины.
Он не только приютил наш маленький клан, но и поддерживает другие группы ревенентов по всей стране.
Он не может управлять направо и налево и продолжать управлять, что накладывает большую ответственность.
— Ладно, — согласилась я.
— Я поняла, что у вас есть принуждение к смерти.
Но это не объясняет почему, в период между всеми умираниями, ты делаешь такие вещи, как, например, ныряние в Сену, после попытки самоубийства.
Очевидно же, что ты не умрешь от этого.
— Ты права, — сказал Винсент.