Умру лейтенантом
Шрифт:
— Оружие, — сказал Батя. Я понял — командир напоминает: включи тумблер, сними предохранительную скобу, словом, будь готов сработать за него, если произойдет какая-то задержка с пуском у ведущего. Следом он постучал себе по голове и поднял большой палец, после чего просигналил рукой — оттянись, не подлезай слишком близко…
…И обстановка мне не понравилась: точно по курсу следования цели одно за другим стремительно раздувались облачка. Отдаленно они напоминали вспухающие коробочки зрелого хлопка. Батя доложил о нашей готовности к атаке и получил разрешение земли.
И
Мы действовали в точном соответствии с теми схемами, что рисовали два дня подряд, но цель, не отработавшая всего опешим по летному», благополучно ушла и Батя атаковать не успел.
Конечно, мне бы следовало резко отвернуть вправо, чуть выждать и перехватить «американца», как только он выползет из облачка. Там, будьте уверены, в настоящих боевых условиях я бы непременно и поступил, но здесь я держался ведущего, шел за его крылом, словно преданный бульдог у ноги своего хозяина.
Почему?
Только потому, что так было предписано, утверждено и отработано на земле — пары не разрываются! И не рассуждать: пара есть основная тактическая единица при ведении воздушного боя!
Пока мы выполняли маневр для повторного захода, я успел крамольно подумать: «А все почему так пошло, потому что товарищ Маршал изволили очевидно проспать. В семь ноль-ноль никаких облаков не было».
Теперь я держался левого крыла ведущего, и Батя шел в новую атаку. И опять — неудача! Просто гигантская невезуха — в самый последний момент «американец» нырнул в очередное облачко. Вроде бы безмозглый самолет на автопилоте, а вел он себя так, будто издевался над нами: выныривал на свет, когда мы были в развороте и прятался в облачке, когда мы выходили, так сказать, на линию огня…
После третьей или четвертой безрезультатной атаки Батя доложил земле, что цель вышла за пределы зоны, отведенной для ее поражения. Нам приказали садиться.
А «американец» улетел.
Что ждало его, что ждало нас, мы, понятно, в тот момент не знали, но поводов для оптимизма, прямо скажу, не испытывали.
Однако все сложилось еще хуже, чем можно было ожидать. Упущенный нами «американец» летел и летел, вырабатывая горючее. Постепенно у него менялась центровка, самолет как бы приседал на хвост, уменьшал скорость и… снижался. Слава богу, хоть не столкнулся ни с какой рейсовой машиной, а доснижался до того, что зацепил пузом за верхушки густого леса и, благо горючего в баках почти не оставалось, тихо-тихо прилег на вершины.
Теперь вообразите картину: по лесу идет человек. Кажется, с ружьишком шагает, вроде по охотничьим делам. В войну этот человек служил стрелком-радистом в авиации дальнего действия, стало быть в самолетах кое-что смыслил. Идет он и вдруг видит: на деревьях лежит бомбер. Какой? Американского производства! И опознавательные знаки небрежно на нем закрашены. Но все-таки видно — звезды были… верно, какие — красные или голубые в белой окантовке — не понять уже?..
Бывший стрелок-радист, старший сержант запаса, кавалер и прочее, воспитанный в духе высокой бдительности, обозрев открывшуюся ему картину, помянув мысленно родителей неизвестного врага, что
Отдадим справедливость компетентным органам. По фабричным номерам машины они сумели за двое суток «вычислить» весь путь нашего «американца» от Фербенкса на Аляске — оттуда под самый конец войны был к нам отправлен по лендлизу этот бомбардировщик — до его последней прописки…
И вот на меня смотрит незнакомый майор в неавиационных знаках отличия и бесстрастным голосом в третий раз спрашивает:
— Когда капитан Гесь в первый раз атаковал цель, вы где находились? Справа, метрах в тридцати позади ведущего, да? И…
— И следовал за ведущим. — Говорю я снова.
— С какой целью?
— Так предусматривали указания, полученные нами на предварительной подготовке.
— Оружие у вас было исправно?
— Да.
— Вы могли произвести пуск ракеты?
— Куда?
— Потрудитесь отвечать на мои вопросы. Могли или нет?
— Ракету я должен был и мог бы выпустить по цели в случае получения команды ведущего на сей счет.
— Повторяю вопрос снова: вы могли произвести пуск ракеты?
— Не мог.
— Почему?
— Летчик не имеет права производить бессмысленные действия.
— Кто, на ваш взгляд, повинен в том, что цель была упущена и улетела за пределы зоны поражения?
— Облака.
— Облака — это не «кто», а «что»…
— Стечение обстоятельств, если вам так больше понравится, в какой-то степени тот, по чьей вине вылеты перенесли с семи ноль-ноль на более позднее время…
— Назвать конкретного виновника вы отказываетесь, старший лейтенант?
— Я же назвал — облака.
В таком духе мы беседовали, увы, не раз и не два. Чем бы все кончилось, сказать не могу. Сработал элемент случайности, и нам повезло. Точка, на которой разыгрывалось представление, была каким-то образом подчинена полковнику, обозначу его условно Н., а он, этот самый Н., оказался родным сыном того самого лица, под которым находились компетентные органы, заинтересовавшиеся чрезвычайным происшествием — шальным самолетом без летчика, самолетом, скрытно приближавшимся к столице… Согласитесь, тут и на самом деле было отчего забеспокоиться, то ли Н. позвонил папе, то ли слетал к нему в Москву специально, так или иначе расследование прекратили. Дело тихонечко спустили на тормозах.
Мы с Батей своим ходом, на наших «мигарьках» возвратились на аэродром постоянного базирования.
Василий Кузьмич Решетов, встретивший нас на стоянке, куда мы зарулили после посадки, приветствовал нас несколько странно:
— Ну, везуха вам ребята. Поздравляю. А мы тут спорили: посадят вас или не посадят?.. Хоть я и проиграл пари, все равно поздравляю!
Мы вышли из укрытия, сдав машины механикам, и переглянулись.
— Ось шоб мине повылазило, коли вин не нагадил. — Без возмущении, с каким-то даже любопытством сказал командир эскадрильи. И стал гадать, чего нам теперь ждать?