Умру вместе с тобой
Шрифт:
Пламя и дым…
Их ощущали и внутри захваченной школы.
Кто-то в ее стенах пел, хрипло орал молитву. Кто-то ликовал, призывая победу к своим и кары на головы всех врагов, пусть лишь сунутся сюда, в это место смерти.
Осколки стекла в школьном вестибюле на полу. Выбитое при штурме окно. Пятна крови. Лужи крови.
Человеческие останки, разбросанные взрывами гранат от стены к стене…
Первый штурм окончился крахом для штурмовавших. Они все остались здесь. Их было уже трудно опознать. Но двенадцать детей успели в этой кровавой
Балетный класс. Майское солнце. Огромные зеркала в пол. Балетный станок.
Девочки, маленькие балерины в грязных юбочках, скорчившиеся в углу.
Избитая в кровь учительница балетных танцев – на полу. Она оттолкнула от себя человека в черной мешковатой куртке, когда он схватил ее за волосы, пытаясь поставить на колени. А тот ударил ее прикладом автомата в лицо, выбив зубы.
Пятилетний сын учительницы балета (тот малыш, которого в этот роковой воскресный день не с кем было оставить) сидел на полу. Каждый раз, когда он пытался подползти к матери, человек в черном отбрасывал его пинком ноги назад, словно надоедливого щенка.
Человек в черном сейчас был занят: он чутко прислушивался к внешним звукам, но не подходил к окнам. Он словно исполнял какой-то чудовищный ритуальный танец на теле мужчины, распростертого на полу.
Он топтал его ногами.
Он убивал его.
Удары кованого ботинка сыпались градом – в пах, в грудь, в живот, в голову.
Избиваемый Романов тридцать пять лет отроду не был ни атлетом, ни спецназовцем – он был гражданским. И он ничего толком не знал о контртеррористических операциях. И о методах борьбы…
Он просто пытался после каждого сокрушительного удара встать на ноги.
Он пытался подняться.
Он не желал умирать, словно червяк, раздавленный в пыли.
Удар в живот…
Вот он встал на колени, упершись в пол руками.
Удар в бок…
Избитая учительница балета закричала пронзительно:
– Не бейте его!
Удар…
Еще удар…
– Не бей его!
– Бери щенка в охапку, иди с ним к окну! – хрипло приказал человек в черном. – Гони свое стадо, женщина, к окнам! Эй, все вы, вставайте! Живо! Я кому сказал!
– Девочки, сидите, не вставайте! – закричала учительница своим подопечным балеринам. – Не подходите к окнам!
– Ты смерти ищешь, сука? Я тебя спрашиваю? Ты смерти ищешь?! Ну-ка встать! Все к окнам!
– Оставайтесь на месте! – из последних сил прохрипел Романов. – Они не станут тебе живым щитом!
– Встать! – заорал человек в черном, оборачиваясь к детям в углу балетного класса и их учительнице. – Встать всем! Все на подоконник!
Но они не покинули своего убежища, потому что их учительница с выбитыми прикладом зубами отчаянно замахала руками – нет, нет!
И тогда человек в черном вскинул автомат и прошил ее очередью.
Ее пятилетний сын быстро вскочил на ноги, ринулся к ней.
Романов в этом миг не ощущал ничего:
Сшиб его с ног, выбивая из рук автомат.
Как это удалось?
Но автомат отлетел к стене.
А человек в черном шмякнулся навзничь, но тут же упруго, как барс, вскочил сначала на корточки, потом встал, выпрямился, рванул на себе куртку, под которой был надет на футболку такой же пояс – жилет смертника, где ждала своего часа не взрывчатка, нет, но боевые гранаты.
Он выхватил одну, сорвал чеку и швырнул в сторону Романова.
Граната упала на пол и…
Раз, два, три…
Взрыва нет…
Раз, три, пять…
Взрыва нет…
Романов подхватил гранату без чеки. Человек в черном впился в него взглядом, оценивая.
Три, пять семь…
Возвращаю подарок!
В следующую секунду Романов подмял под себя пятилетнего ребенка, закрывая его своим телом, прижимая к полу…
Успел еще крикнуть девочкам-балеринам в углу:
– Бегите! Скорей!!!
Топот маленьких ног. Террорист не успел среагировать на убегающих детей: граната без чеки поразила его как камень из пращи, ударилась о другую гранату в кармане-гнезде пояса смертника.
Доли секунды…
Удивление на бородатом лице… Ужас в глазах и…
Топот маленьких ног уже по коридору. Прочь! Балетный класс опустел.
А пояс смертника взорвался!
Вопль!
Алый фонтан!
Пороховой дым…
Осколки гранаты впились в тело Романова. Такая боль…
Последним усилием он притиснул кричащего мальчика к полу балетного класса, свято веря, что умирает не зря. Что, если уже и не суждено ему быть в этой жизни отцом своего ребенка, тогда он послужит щитом, оградой, броней ребенку чужому.
В этот миг он не боялся смерти.
Абсолютно.
И может, поэтому Смерть не взяла его.
Это было в мае в Одинцове. На Николиной Горе.
Потом наступило лето. Самое обычное. Для некоторых. А для других – с госпиталями, реанимацией, операциями, операциями – на ногах, на позвоночнике… И снова с госпиталями, реабилитационными центрами. Волнениями, волнениями, волнениями, тщетными надеждами на грядущее счастье.
И вот пришел дождливый октябрь. И они снова встретились.
Мужчина по фамилии Романов.
И пятилетний мальчик Феликс.
Романов приехал в детский центр при отделе семьи и детей Одинцовского управления соцзащиты. Он все еще с трудом передвигался на костылях. Перебитые осколками ноги слушались плохо. Но он ходил.
Феликса привела в игровую комнату няня. Мальчик был худенький, большеглазый, похожий на эльфа. И бесконечно одинокий.
Романова сопровождала молодая воспитательница из кризисного центра помощи детям. Пока они медленно шли по коридору, она говорила без умолку, взирая на Романова на костылях с неподдельным восхищением и затаенной жалостью.