Умягчение злых сердец
Шрифт:
— Может, зря всполошились, — глядя вслед удаляющемуся вертолету, высказал предположение Клим. — Почтовый или пожарный?
— М-г, чуть макушки не бреет, высматривает, какому медведю письмецо вручить, — съязвил Роман. — Чего доброго еще один круг, пошире, сделает, пока светло.
— Проклятый север! Бывает здесь темнота когда-нибудь? — Клим выругался.
— Бывает. Но не по заказу. — Роман наклонился, пальцами расковырял влажный мох на кочке. Она сплошь была усыпана белой крупной клюквой. Распрямляясь, сорвал несколько ягод, подкинул их на ладони, сказал задумчиво: — Урожай
— К чему ты это? — раздраженно спросил Глеб.
— Так. К слову. Ну, идем.
Чем дальше по болоту, тем больше воды. Местами проваливались едва не по пояс. Боялись сбиться с тропы, боялись нового витка вертолета, но нет, обошлось.
Под сумерки выбрели, наконец, на сухое место, к остяцким юртам (на карте было указано их название — Пыжинские). Гнилые жерди-остовы двух юрт — все, что уцелело от нехитрого жилища кочевников.
Разделись, выжали штаны и вылили из сапог воду, лежа выкурили по сигарете. На отдых Роман времени почти не дал: пинкертоны сидеть сложа руки не будут. Как ни устали, нужно двигаться и двигаться, уходить как можно дальше от болота, от юрт, пробираться в многолюдные места, раствориться там, в этом спасение.
…На рассвете чудом не натолкнулись на «амфибию». Как ни настороже, трудно было ее заметить. Темно-зеленая, она стояла впритирочку к хвойному молодняку. В пустой кабине была включена рация, настроенная на волну общей связи. Ома и спасла. Кто-то с кем-то переговаривался. Рядом с машиной находился молодой милицейский сержант в потертой кожаной куртке. Где-то близко еще люди, прибывшие на «амфибии».
— Обложили. Возвращаемся к юртам, — шепнул Роман.
Бесшумно попятились, побежали…
5
— Местных среди налетчиков не было. Местных бы потерпевшие узнали. Они хоть и староверы, живут обособленно, но это по инерции считается, будто в глухих урманах в собственном соку и молитвах варятся, с людьми не общаются. Еще как общаются. Торгуют, меняются. Дети к ним приезжают, они к детям. Этого вера им не запрещает…
Сидели втроем в кабинете участкового в Уртамовке, самом близком от места происшествия поселке: от райцентра — сто десять километров, от скитов — сорок с небольшим. Начальник Нетесовского районного ОУРа, круглолицый, с родинкой на правой щеке, лейтенант Поплавский вводил в курс событий командированных сотрудников краевого управления внутренних дел, оперативников майора Шатохина и лейтенанта Хромова. Так вышло, вчера, когда получили известие о нападении на скиты, в Нетесове ни начальника райотдела, ни прокурора не было. Поплавский оказался главной фигурой. Помощи, указаний не ждал. Сам искал транспорт, поднимал людей и отправлял в спешном порядке на заброшенные проселки, тропы, ставил заслоны. В Уртамовку вернулся, чтобы встретить представителей из края.
— Еще почему думаю, что чужие, — продолжал начальник Нетесовского ОУРа, глядя то на Шатохина, то на Хромова. — У Василия налетчики обращались друг к другу Клим и Глеб. У бабки Липы имя третьего названо было — Роман. У нас здесь ни одного Глеба. Клим не один, но несерьезно кого-то подозревать.
— Клим, Глеб, Роман, — повторил имена Шатохин.
—
— Точно был автомат? — спросил Шатохин.
— Наверное. — Лейтенант Поплавский потрогал лежавшую перед ним ракетницу. — Захар Магочин не ручается, он рулил. А бабка Агафья видела.
— В оружии разбирается?
— Во всем разбирается. Грамотная. Бригадиром у охотников была, даже депутатом крайсовета.
И подалась в богомолицы?
— Да. В тайге прострелила руку, кисть распухла, посинела. Помощи неоткуда ждать. Топор наточила, раскалила на огне и сама себе руку отхватила почти по локоть… Потому и прозвище Ящерица, потому и от мирской жизни ушла.
— Подозреваете кого-нибудь?
— Нет. Пока некогда толком с людьми говорить, версии отрабатывать. Ищем. По тайге спи с таким грузов далеко уйти не могли. Ясно только, что навел кто-то. Факт. Без посторонней помощи по болотам ке пройдешь.
— Сколько икон взяли?
— Около восьмидесяти. — Поплавский тут же уточнил. — Семьдесят шесть. Больше половины.
— В пяти скитах?
— Даже в четырех. К Варваре и Агриппине не заходили.
— Так много икон.
— Единственная ценность. Еще книги некоторые. От прапрадедов все по наследству переходит, накапливается.
— Что ж, потерпевшие совсем не слышали, что на это наследство охотники развелись?
— Не только слышали. Я еще мальчишкой был, лет восемь назад пытались ограбить. Раньше, все что ни есть, по стенам развешивали. Теперь, как правило, складень и две-три иконки в избе держат. Остальное — в тайничках, по праздникам вынимают.
— Сейчас праздник?
— Да. Большой…
Пока лейтенант Поплавский давал пояснения, отвечал на вопросы, рация была включена, сквозь потрескивание слышались отдельные фразы. Лейтенант ни на секунду не переставал интересоваться эфиром. Он был в затруднительном положении. Явно ему не по душе, не ко времени был этот разговор в кабинете. На карте района жирно помечены возможные пути ухода грабителей от домиков, обозначены места блокировки этих путей. Что делать, он знал, в помощи не нуждался. Но как-никак прибыли представители из края с куда большими полномочиями. Шатохин со своей стороны понимал: начальник районного ОУРа на своем месте, как вести розыск налетчиков, знает. Стоять около, надзирать за его действиями — что может быть нелепее? И в то же время его с Хромовым командировали действовать. Пора сворачивать разговор. Пусть лейтенант едет, действует по своему усмотрению. Но его, Шатохина, и Хромова роли? Он не мог сразу сориентироваться.
Выручил позвавший Поплавского по рации хрипловатый мужской голос:
— Женя! Лейтенант! Ты где? Как у тебя?
— Это Коротаев, начальник милиции из соседнего района. Назарьевцы тоже в розыск включились. Утром их оперативно-следственная группа вместе с прокурором в скитах была, — пояснил Шатохину Поплавский. По рации ответил: — В Уртамовке. Новостей нет, товарищ майор.
— Тогда приезжай в Силаитьевку.
— Что там?
— При встрече поговорим.