Унесенные ветром
Шрифт:
— Правду говорили про вас! Все говорили правду! Вы — не джентльмен!
— Слабо, моя дорогая, — произнес он, — очень слабо.
Она понимала, что он снова смеется над ней, и эта мысль еще подхлестнула ее.
— Ступайте прочь! Прочь от меня! Уходите, слышите? Я не желаю вас больше видеть. Никогда. Я буду счастлива, если вас разорвет снарядом! На тысячи кусков! Я…
— Не утруждайте себя подробностями. Основная мысль ваша мне ясна. Когда я сложу голову на алтарь отечества, вам, боюсь, придется испытать легкий укол совести.
Он снова рассмеялся, повернулся и зашагал обратно к повозке. Там он остановился, и она слышала, как изменился его голос, когда он, как всегда почтительно
— Миссис Уилкс!
Послышался испуганный лепет Присей:
— Господи боже, капитан Батлер! Мисс Мелли вот уж сколько лежит вся помертвелая!
— Она жива? Дышит?
— Да, сэр. Дышать-то дышит.
— Тогда, быть может, так даже лучше для нее. Приди она в сознание, ей труднее было бы переносить боль. А ты получше позаботься о ней, Присей. Вот, возьми себе эту маленькую монетку. И если можешь, старайся не быть большей дурой, чем ты есть на самом деле.
— Да, сэр. Спасибо, сэр.
— Прощайте, Скарлетт.
Она знала, что он обернулся и смотрит на нее, но не проронила ни слова. Ненависть сковала ей язык. Послышался хруст камешков под его ногами, и на мгновение в полутьме проглянули очертания его широких плеч. И вот он скрылся из глаз. Какое-то время до нее еще долетал звук его шагов. Затем и шаги замерли вдали. Она медленно побрела назад к повозке. Колени у нее подгибались.
Почему он ушел, скрылся во мраке, ушел на войну, которая уже проиграна, ушел туда, где царят безумие и хаос? Почему он ушел, он, Ретт, так любивший наслаждения, женщин, вино, добрую еду и мягкую постель, тонкое белье и щегольскую обувь? Он, презиравший Юг и всех идиотов, которые за него сражались? И вот теперь он сам избрал этот путь, чтобы шагать в своих надраенных сапогах по дорогам голода, ран, изнурительных переходов и опасностей, подстерегающих солдата на каждом шагу, как лязгающие зубами волки. А в конце этого пути стояла смерть. Он не должен был никуда уходить. Он богат, мог жить в довольстве, ничто ему не угрожало. Но он ушел и оставил ее одну в этой черной, слепой ночи, с притаившимися где-то янки, одну, вдали от дома.
Теперь ей сразу пришли на память все те бранные слова, которые она хотела бросить ему в лицо, но было уже поздно. Она прислонилась головой к шее лошади и заплакала.
Глава XXIV
Яркий свет солнечных лучей, пробившихся сквозь листву, разбудил Скарлетт. От неудобного положения, в котором ее сморил сон, тело у нее занемело, и она не сразу припомнила, что с ней произошло. Солнце слепило глаза, спину ломило от лежания на твердых досках, ноги придавливала какая-то тяжесть. Она попыталась сесть и поняла, что эта тяжесть — голова Уэйда, покоящаяся у нее на коленях. Босые ноги Мелани почти касались ее лица, Присей, похожая на черную кошку, свернулась клубочком на дне повозки, уместив младенца между собой и Уэйдом.
И тут Скарлетт вспомнила все. Она выпрямилась, села и торопливо осмотрелась вокруг. Слава богу, янки нигде не было видно! И за эту ночь никто не обнаружил их повозки. Теперь перед ней уже отчетливо встал весь этот страшный, похожий на чудовищный кошмар путь, проделанный ими после того, как шаги Ретта замерли вдали, — вся эта бесконечная ночь, черный проселок, рытвины, разбитые колеи, камни, глубокие канавы по сторонам дороги, куда порой съезжала повозка, и как она и Присей, гонимые страхом, из последних сил тянули за колеса, толкали повозку, помогая лошади выбраться на дорогу. Вспомнилось, как, заслышав приближающихся солдат, дрожа от страха, не зная, кто они, эти идущие мимо, — друзья или враги, сгоняла она упиравшуюся лошадь с дороги в поле или в лес, как замирала от ужаса при мысли, что чей-нибудь кашель, чиханье или
О, эта черная дорога, по которой, словно привидения, двигались безмолвные тени, нарушая тишину лишь негромким стуком сапог по земле, позвякиванием уздечек, поскрипыванием сбруи! О, это страшное мгновение, когда измученная кляча внезапно заартачилась и стала, и мимо них по дороге прошел конный отряд, таща за собой легкие орудия, — прошел так близко, что ей казалось, — стоит протянуть руку, и она коснется их! Так близко, что она слышала едкий запах потных солдатских тел!
Когда они добрались наконец до Раф-энд-Реди, впереди — там, где последний заслон генерала Ли стоял в ожидании приказа к отступлению, — замелькали редкие бивачные огни. С милю Скарлетт гнала лошадь прямо по пашне, огибая расположение войск, пока огни лагеря не скрылись из глаз, оставшись позади. И тут она окончательно заплуталась в темноте и долго плакала, потому что ей никак не удавалось выехать на узкий, так хорошо знакомый проселок. А когда она все же нашла его, лошадь упала в упряжи и не пожелала сделать больше ни шагу, не пожелала подняться, сколько они с Присей ни пихали ее и ни тянули под уздцы.
Тогда Скарлетт распрягла лошадь, забралась, взмокшая от пота, в глубину повозки и вытянула гудевшие от усталости ноги. Ей смутно припомнилось, что, когда у нее уже слипались глаза, до нее долетел голос Мелани — чуть слышный шепот, в котором были и мольба и смущение:
— Скарлетт, можно мне глоточек воды? Пожалуйста!
— Воды нет… — пробормотала она и уснула, не договорив.
А теперь было утро, и мир вокруг был торжественно тих — зеленый, золотой от солнечных бликов в листве. И поблизости никаких солдат. Горло у нее пересохло от жажды, ее мучил голод, занемевшие ноги сводила судорога, все тело ныло, и ей просто не верилось, что это она, Скарлетт О'Хара, привыкшая спать только на льняных простынях и пуховых перинах, могла уснуть, как черная рабыня, на голых досках.
Щурясь от солнца, она поглядела на Мелани и испуганно ахнула. Мелани лежала так неподвижно и была так бледна, что показалась Скарлетт мертвой. Никаких признаков жизни. Лежала мертвая старая женщина с изнуренным лицом, полускрытым за спутанными прядями черных волос… Но вот Скарлетт уловила чуть заметный шелест дыхания и поняла, что Мелани удалось пережить эту ночь.
Прикрываясь рукой от солнца, Скарлетт поглядела по сторонам. По-видимому, они провели ночь в саду под деревьями чьей-то усадьбы, так как впереди, извиваясь между двумя рядами кедров, убегала вдаль посыпанная песком и галькой подъездная аллея.
«Да ведь это же усадьба Мэллори!» — подумала вдруг Скарлетт, и сердце у нее подпрыгнуло от радости при мысли, что она у друзей и получит помощь.
Но мертвая тишина царила вокруг. Цветущие кусты и трава газона — все было истоптано, истерзано, выворочено из земли колесами, копытами лошадей, ногами людей. Скарлетт поглядела туда, где стоял такой знакомый, светлый, обшитый тесом дом, и увидела длинный прямоугольник почерневшего гранитного фундамента и две высокие печные трубы, проглянувшие сквозь пожухлую, обугленную листву деревьев.
Вся дрожа, она с трудом перевела дыхание. А что, если такой же — безмолвной, мертвой — найдет она и Тару, — что, если и ее сровняли с землей?
«Я не буду думать об этом сейчас, — поспешно сказала она себе. — Я не должна об этом думать. Не то опять сойду с ума от страха». Но независимо от ее воли сердце мучительно колотилось, и каждый удар звучал как набат: «Домой! Скорей! Домой! Скорей!»
Надо ехать дальше — домой. Но прежде надо найти чего-нибудь поесть и хоть глоток воды — в первую очередь воды. Она растолкала Присей. Та, выпучив глаза, оглядывалась по сторонам.