Унесенные за горизонт

Кузнецова Раиса Харитоновна

– Простите... Сколько же вам лет?

– Тридцать два.

– От силы давала двадцать три.

Он опять засмеялся.

– Это было бы замечательно... К сожалению, молодость прошла.

Я пошутила:

– А я рада! Значит, вам можно поухаживать за такой старушкой, как я. А то сидите таким букой в нашей компании.

– С Головиным не хочу соревноваться, - вдруг

с какой то явной обидой в голосе сказал он.

Я смутилась, замолчала, и так, молча, мы добрели до здания ЦК.

С той поры на выходе из столовой или кинозала он с подчеркнутой учтивостью принимал из рук гардеробщика мое пальто и помогал одеться. Это, как ни странно, меня трогало, а у Головина вызывало смех. Что за китайские церемонии? Но Иван Васильевич был невозмутим и продолжал оказывать мне знаки внимания. Вдруг мне стало не хватать его общества, а присутствие других просто раздражало. Видно, и его тоже. Мы стали обедать вдвоем, а в оставшееся от перерыва время прогуливались по набережной Москвы-реки и вдоль стен Кремля.

Мы много говорили, вернее, говорила я, а он слушал, и так внимательно, что говорить хотелось бесконечно. А историй у меня хватало...

Бирюлево-Товарное

Я родилась под Москвой - в Бирюлево, под грохот проходящих поездов, лязг вагонных буферов на «горке» и скрежет тормозных «башмаков». В 1905 г. мой отец Нечепуренко Харитон Филиппович приехал на эту сортировочную станцию, скрываясь от полиции Старо-Оскольского уезда, где был помощником волостного писаря, а в свободное от работы время строчил для крестьян жалобы на местное начальство губернатору и царю. Земляки пристроили его на должность конторщика станции. Затем он стал кассиром-таксировщиком, билетным кассиром, а потом уже дежурным платформы «Герасимовская [1] ».

1

От этой станции в январе 1924 года везли по железной дороге гроб с телом скончавшегося в Горках В. И. Ленина.

Мои братья Алеша, Сима, Петя и маленький Коля росли и учились в деревне Мышинка у бабушки, под Старым Осколом; меня же, единственную девочку в семье, моя мама Феодора Кронидовна предпочитала «держать под боком».

Дрова в печи прогорели, мама торопилась поскорее посадить в нее хлеб и, тяжело дыша, месила тесто. Вдруг я услышала крик и в ужасе оглянулась. Мама схватилась за живот.

– Беги за Петром Петровичем!
– выдохнула она.

В коридоре я с разбегу налетела на соседку.

Фельдшер жил в нашем железнодорожном доме, только вход к нему - с другого крыльца. Он спокойно выслушал мой испуганный лепет, вымыл руки и пошел со мной.

Постель родителей стояла за перегородкой - оттуда доносился слабый детский плач. Соседка крикнула;

– Таз с водой!

Петр Петрович не спеша наполнил таз и, нечаянно выплескивая воду, отправился за перегородку. Я нырнула следом, меня прогнали, но все же мельком увидела красное скользкое тельце.

– Молодец!
– похвалил Петр Петрович соседку.
– Хорошо справилась!

И вскоре ушел.

Мама долго не могла выбрать имя: одно - носил мальчик – сосед,

бывший, по ее мнению, хулиганом; второе - принадлежало известному воришке; третье было неблагозвучным. Остановилась на Викторе. К тому же ей хотелось, чтобы «крестной» новорожденного была записана ее сестра, моя тетка Рая, но та учительствовала в деревне и приехать, конечно, не могла. Мальчика несла в церковь соседка, принявшая роды. Отец Александр отругал кумовьев за опоздание и сильно рассердился, узнав, что настоящая крестная отсутствует; с испугу соседка сначала забыла, как зовут крестную, а потом забыла выбранное мамой имя. Священник опустил крошку в купель и сказал:

– Нарекаю Александром!

Это имя было у него самое популярное. Так звали его самого, так звали начальника станции, а из двух престолов - один был Александра Невского.

Когда маме сказали, что младенца нарекли Александром, она всплеснула руками и воскликнула: «Неужели будет, как Шурка Ястребов?!» Это был в нашем поселке самый хулиганистый парень.

Училась я в соседнем селе. Наша школа-девятилетка - роскошный двухэтажный особняк с балконами и огромной террасой, «подаренный» советской власти миллионером Бахрушиным, - размещалась в вековом парке на берегу залива Царицынских прудов. В моде было самоуправление школьников - учителя власть не показывали, руководили тактично и незаметно [2] .

2

Конфликтов на этой почве не помню, хотя была одним из «активистов» - возглавляла «школьное питание», что было весьма ответственно в те годы (1921-1924). За продуктами, с вещмешками на плечах, ездили в Москву, в Гавриков переулок..

Я была довольно невзрачной девчонкой, хотя слыла «острой на язычок», умевшей поддержать беседу и весьма начитанной по сравнению со сверстницами. Никогда не держала в руках словарей, но удивительным образом могла объяснить почти любое иностранное слово. И очень удивилась, узнав, что такие словари существуют. Подружка, Ира Анискина. предупредила меня, что кое-кто решил устроить мне «проверку». Я разозлилась - ах так!

И вот однажды в перемену одноклассники окружили меня, у одной девочки в руках словарь.

– Что такое догмат?

– Собачий ход, - без промедления ответила я.

– А что такое циник?

– Человек, который делает цинковую посуду.

Проверяющие засмеялись.

– А что значит, «он цинично рассмеялся?»

– Значит, что его смех был похож на звон жестяной посуды!

В эту минуту вошла в класс Екатерина Васильевна, преподавательница литературы.

– Отчего так весело?
– спросила она.

– А Рая говорит, что циник, это человек, делающий цинковую посуду.

– А что они меня проверять задумали!
– возмущенно закричала я.

– Нехорошо, - сказала Екатерина Васильевна, обращаясь к девочкам, которые держали словарик, - надо было это сделать не тайно, а совместно. А циник - это человек, для которого нет ничего святого. Уверена, что Рая это знает!

В двадцать втором году я влюбилась в Васю Минина.

В восемнадцать он стал секретарем партийной организации железнодорожников, в которой состояли очень взрослые люди - маститые машинисты, кондукторы, дежурные по станции. Но он не кичился, не напускал важности, танцевал на клубных вечерах и пользовался огромным успехом у поселковых девочек.