Унгерн: Демон монгольских степей
Шрифт:
Патриотическое воодушевление охватило все сословия. Многочисленные демонстрации в поддержку войны проходили в Санкт-Петербурге, срочно переименованном по волеизъявлению государя-императора в Петроград, Москве, Киеве, Одессе, других городах. Подобные манифестации проходили в Берлине и Вене, Париже и Лондоне...
Почти по всей Европе все хотели воевать. И только воевать победно. В Генеральных штабах уже тиражировали для служебного пользования секретные, загодя составленные, планы на войну. Уже после окончания Первой мировой войны историков поразит схожесть «совершенно секретных» стратегических
...Отставной офицер фон Унгерн-Штернберг шагал в первых рядах возбуждённых манифестантов по ревельским улицам. Война сразу вошла в его душу. К нему возвращалась душевная приподнятость: он опять будет на войне! Жаль, конечно, что она началась не на Востоке, который он знал хорошо. Однако разве не всё равно, где добывать славу на поле брани для баронского рода. Его не смущало даже то, что воевать ему придётся и против Австрии, которая была (по ряду данных) его местом рождения, то есть родиной.
Во всех православных храмах Российской державы, на улицах и площадях, на театральных сценах и просто на застольях в честь уходящих, на Великую, Отечественную войну пелся государственный гимн «Боже, царя храни!». Он был создан на слова поэта В.А. Жуковского и музыку композитора А.Ф. Львова. Знал наизусть его и прибалтийский барон из Эстляндии Роман Фёдорович Унгерн фон Штернберг:
Боже, Царя храни! Сильный, державный, Царствуй на славу, на славу нам! Царствуй на страх врагам, Царь православный! Боже, Царя храни!Войне барон Унгерн радовался ещё и потому, что находил «своё» место в окружающей его жизни. К началу 1914 года он окончательно осознал, что в гражданской жизни оказался не у дел. Он просто не видел применения себя в мирной жизни. У него не было ни денег, ни семьи, ни гражданской профессии, ни определённых планов на будущее. К этому прибавились страдания от неудовлетворённости честолюбия и сознания стремительно уходящей молодости. И вот грянула война и сняла все проблемы. Как было не радоваться и не ликовать в душе:
— Бароны Унгерны вновь на поле брани!..
По городам, губерниям, уездам и волостям государства Российского началась мобилизация в действующую армию. Фронт поражал своей громадностью, и для его занятия требовались не сотни тысяч, а миллионы бойцов, готовых пойти в бой, победить или умереть «за Бога, Царя и Отечество».
В ревельском комитете по мобилизации офицеров-запасников барона Романа Унгерна спросили то, что спрашивали всех его предшественников, составлявших длинную очередь в коридоре гарнизонного штаба. Бесед вёл престарелый генерал,
— Вы готовы, господин барон Унгерн фон Штернберг, пойти добровольцем на Русско-германскую войну?
— Точно так, ваше превосходительство. Готов. Это долг моей фамильной чести.
— Понятно. Вижу у вас на груди солдатский Георгиевский крест. Это похвально. Ваше офицерское звание?
— Казачий сотник.
— Где хотели бы воевать против Германии? В каком роде войск? В кавалерии, надеюсь?
— В ней, ваше превосходительство. В казачьей коннице.
— Вы уже служили в казаках, барон?
— Да. В забайкальских Аргунском и Верхнеудинском, в Амурском казачьем полках.
— Что ж, весьма похвально. В каких войнах участвовали на Востоке?
— Волонтёром в Русско-японской и монгольско-китайской.
— Молодцом. Хороший послужной список для молодого офицера. В каком казачьем войске, барон, вы хотели бы послужить государю-императору в эту войну?
— Ваше превосходительство. Я прошу, чтобы мне высокое начальство великодушно предоставило возможность вернуться в ряды Забайкальского казачьего войска.
— В какой именно полк? Ваше личное пожелание?
— В любой, где есть вакансия сотника. Я хочу быть на войне...
Послужной список в Первую мировую войну сотника Унгерна-Штернберга, к сожалению, время не сохранило. А быть может, просто этот документ до сих пор ещё не найден. И рано или поздно его найдут как свидетельство доблести, проявленной на большей войне рядовым казачьим офицером с удивительной и противоречивой жизненной биографией.
На войну Роман Фёдорович отправлялся из Ревеля в один день со своим кузеном Фридрихом Унгерном-Штернбергом, офицером, но только армейским, пехотным. Их пути расходились на перроне ревельского вокзала, переполненного людьми в военной униформе:
— Ты куда получил назначение, Фридрих?
— Во вторую армию генерала Самсонова. Она сейчас сосредотачивается против Восточной Пруссии. Будем наступать на кайзеровцов. А ты, Роман? Что записано в твоём предписании?
— Первый Нерчинский казачий полк Забайкальского войска. Он, как мне сказали, уже погрузился в эшелоны и скоро прибудет в действующую армию.
— Значит, можем встретиться с тобой в Восточной Пруссии? В Кёнигсберге, скажем?
— Вполне вероятно. У меня назначение в войска Северного фронта, как и у тебя. Желаю удачи на войне, Фридрих.
— И тебе, Роман. И подвигов, о которых ты мечтал и в Маньчжурии, и в твоей заветной Монголии.
— Не забывай, дорогой кузен, что один из наших предков прославил себя крестоносцем под стенами Иерусалима. Он сражался рядом с английским королём Ричардом Львиное Сердце.
— Ныне британцы вновь наши союзники...
Фридрих Унгерн фон Штернберг войну не переживёт. Он разделит трагическую судьбу самсоновской армии, как многие тысячи её бойцов — нижних чинов и офицеров, как сам командующий. В бою под городком Сольдау, в котором германцы каждое каменное строение умело превратили в огневую точку, пехотный полк, в котором служил барон Фридрих Унгерн-Штернберг, был, попросту говоря, уничтожен.