Унгерн: Демон монгольских степей

Шишов Алексей Васильевич

«И вот китайцы по пяти раз кряду бросаются в атаки рядом с трупами китайских солдат находят тела их жён-монголок, сражавшихся бок о бок с мужьями. Монголы, в обычных условиях легко поддающиеся панике, разряжают, как на учении, винтовки. На русского всадника приходится иногда от десяти до пятнадцати китайцев...»

Почему солдаты ургинского гарнизона имели жён-монголок? Пекинские власти издавна запрещали китаянкам селиться в Застенном Китае, то есть за Великой Китайской стеной. Везде, в том числе и во Внешней Монголии, китайцы-поселенцы

женились на местных женщинах. Дети от смешанных браков считались китайцами. Так Пекин проводил ассимиляцию туземного населения на окраинах государства: в Монголии, Тибете, Кашгаре, Джунгарии, других областях.

Генерал Чу Лицзян старался, как мог, чтобы вырвать победу и открыть себе дорогу на Ургу. Но когда в степи показалась голова походной колонны Азиатской конной дивизии, он понял, что победа уплывает из его рук и столицы Халхи ему не видать. А когда унгерновцы стали на ходу разворачиваться в широкую лаву, Чу Лицзян сказал окружавшим его офицерам:

— Я чувствую приближение смерти...

В поединке конного воина с пешим в рукопашной схватке верх одерживает, как правило, первый. Разве можно было в голой степи убежать пешему от конного преследователя? Азиаты барона Унгерна врубились в ряды китайской пехоты, и поле брани близ Цаган-Цэгена покрылось тысячами тел убитых. Генерал Чу Лицзян проиграл битву, как говорится, вчистую. Один из белых мемуаристов вспоминал спустя месяц:

«Большинство трупов предали земле, но ещё до сих пор среди остатков брошенной амуниции валялось около полутора тысяч не погребённых со страшными ранами от сабельных ударов. Монголы старались объехать стороной это поле ужаса и смерти, и здесь было полное раздолье для волков и одичавших собак».

Унгерн фон Штернберг показал в тот день собственное бесстрашие. Бойцы его дивизии, монгольские цэрики и ургинские ополченцы видели великого батора в самом пекле схваток. Цаган-Цэген добавил к «мифу об Унгерне» немало фантастическо-мистических строк со слов участников того сражения:

— Великий батор самым первым поскакал в атаку на гаминов. Это видели все в тот день...

— Когда гамины издалека увидели всадника в жёлтом халате цин-вана, то они всей толпой стали стрелять в него. Целились изо всех сил...

— Стреляли залпами. И всё мимо и мимо. А он с саблей налетел на них без единой царапины...

— После боя в седле, седельных сумах, сбруе, халате, сапогах и даже в шапочке цин-вана насчитали следы семидесяти пуль. А говорят, что и больше...

— И он за весь день не был даже легко ранен...

— Верно говорят ламы: наш цин-ван, бывший русским генералом, — монгольский Бог Войны...

— Цин-ван Унгерна великий Богдо-гэген называет своим первым полководцем...

Разрозненные бон в окрестностях Цаган-Цэгена шли три дня. Стороны то сходились, то расходились. На третьи сутки китайцы поняли, что окружены не только степью, но и неприятельскими конными отрядами. Генерал Чу Лицзян прислал парламентёров. В ходе недолгих переговоров китайцы

согласились сложить оружие без каких-либо условий.

Такой ход переговоров усыпил бдительность Унгерна и его командиров. Ночью китайцы беспрепятственно ушли в направлении границы. На месте остался только один тысячный отряд, который и сдался в плен. Его солдаты рисковать жизнью не хотели, а служить за плату они могли кому угодно. Барон начал преследование беглецов, но «порубить» азиатам удалось только пехоту гаминов. Кавалерия, оторвавшись от довольно вялого преследования, ушла в Китай.

Унгерн сам вёл преследователей по следу бежавших остатков китайской экспедиционной, вернее — оккупационной армии в Халхе по Калганскому тракту. Спустя несколько дней он спросил полковника Ивановского, делавшего какие-то отметки на видавшей виды штабной карте:

— Далеко до китайской границы?

— Два или три перехода. Вёрст около пятидесяти, если верить этой карте, не больше.

— А сколько отсюда до Пекина будет?

— Вёрст шестьсот;

— Значит, до Пекина сегодня Азиатской дивизии ближе, чем до Урги?

— Точно так, Роман Фёдорович. Ближе.

— Тогда хватит пылить по тракту. Ивановский, дай команду полкам поворачивать назад и собирать по пути трофеи. Чтоб ни одного патрона китайцев не пропало.

— Будет исполнено. Я уже приказал излишние личные трофеи сдавать в обоз.

— Правильно сделал. Подкрепи своё приказание ещё одним. От моего имени. Чтоб боялись сокрывать трофеи. Всё ценное сдавать в дивизионную казну...

Устанавливая в Халхе власть Богдо-хана (и, разумеется, собственную диктатуру), Унгерн фон Штернберг обратил внимание на улясутайские события. В этом городке стоял совсем небольшой пекинский гарнизон силой в 80 солдат. Китайский комиссар Улясутайского округа Ван Сяоцун, узнав о походе Унгерна на Ургу, решил укрепить гарнизон и вооружил проживавших в городе китайцев. Они стали по ночам патрулировать улицы Улясутая.

Это обеспокоило местного монгольского губернатора — сайта Чултан-Байлэ. И негласного главу русских колонистов колчаковского полковника Михайлова. Тот создал из офицеров и других лиц вооружённый отряд на случай ожидавшихся русских и монгольских погромов. Обстановка в маленьком стенном городке сразу же накалилась.

Получив такую поддержку, сайт Чултан-Байлэ потребовал от комиссара Ван Сяоцуна чтобы китайский гарнизон покинул Улясутайский округ и ушёл на родину. В переговорах посредниками были два представителя русской общины — Михайлов и Оссендовский:

— Господин комиссар. От имени монгольской власти я прошу ваших солдат оставить подвластный мне округ.

— Я не могу вывести гарнизон. У меня нет ни лошадей, ни палаток для ночёвки в степи, ни продовольствия для солдат.

— Всё это мы вам соберём с местного населения.

— Хорошо. Тогда гарнизон пойдёт на запад, в Маньчжурию. У меня большинство солдат родом оттуда.

— Этого мы не можем позволить. Есть более кратчайший путь отсюда в Китай. В Синьцзян. Ближайший город Гучэн.