Унгерн: Демон монгольских степей

Шишов Алексей Васильевич

В Троицкосавске, столице Бурятии, было организовано обучение красных монголов военному делу. Занятие вели опытные инструктора. За самый короткий срок были обучены кавалерийскому делу 400 конников. Они и составили основу армии военного министра Сухэ-Батора, который 18 марта взял у китайцев город Маймачен, переименованный в Алтан-Булак. Так в Монголии началась народная революция, имевшая надёжные и крепкие тылы в Советской России.

Маймачен и его округа стали первой «освобождённой» территорий. Сухэ-Батор начал здесь собираться с силами, понимая, что пока ему трудно тягаться на «тропе войны» с белыми войсками Унгерна и отрядами князей,

которые стояли на стороне Богдо-гэгена. Да и к тому же на монгольской территории ещё оставалось немало военных частей пекинского правительства.

Унгерн собирал любые сведения о красных монголах, чтобы «распознать» их действительную воинскую силу. Но при этом постоянно говорил окружавшим его:

— Красномонгольские отряды за регулярные войска я не считаю.

Роман Фёдорович решил удержать за собой большую часть Халхи, её столицу и одновременно окончательно выбить китайские войска с монгольской территории. Только после этого можно было начать давно задуманный поход в советское Забайкалье. Генерал Резухин с большим отрядом отправился в Чэрэнханский аймак. Отряд Найден-гуна в 500 всадников присматривал за границей на юге, на калганском направлении. В Урге, на случай её защиты от китайцев и красных монголов, барон теперь держал большие силы, не менее тысячи человек.

Вскоре генерал Унгерн-Штернберг нанёс китайцам ещё одно чувствительное поражение. С отборным тысячным отрядом (русские казаки, буряты, тибетцы и белые монголы) он совершил рейд к западу от Урги и подверг разгрому крупный китайский отряд в 5—6 тысяч человек, который, по всей вероятности, стремился уйти из Халхи и находился в районе селения Цзаин-Шаби. Поход «азиатов» состоялся в начале апреля.

Цин-вану Унгерну удалось в весенней степи окружить «пробиравшийся в Китай» неприятельский отряд и заставить большую его часть сложить оружие. Великий батор писал 10 апреля Найден-гуну:

«Я только что возвратился из похода против гамин, шедших из Кяхты, — пробирались на юг между Ургой и Цзаин-Шаби. Удалось их окружить; но часть монгольских сотен прозевала, не все (китайцы. — А.Ш.) попали в плен. Всего взято в плен 4000 во главе с генералом Джа-у. Много убитых, захвачены пулемёты и обоз. Из Дзаин-Шаби сообщают: там китайские войска сдают оружие».

Монгольские сотни действительно проглядели многих китайцев, которые сумели выскользнуть из кольца. Генерал Унгерн узнал об этом только утром следующего дня:

— Почему в Дзаин-Шаби в плен взято только часть китайцев? Где остальные отряды Джа-у?

— Разведка из бурят донесла, что ночью несколько китайских отрядов прошло мимо монгольских сотен. Определили по следам в степи.

— А те что, спали?

— Точно так. Спали, как на пастбище, забыв про войну. Даже коней расседлали.

— Пошлите вдогонку тибетскую сотню и казаков-забайкальцев. Пусть доведут дело до конца...

Полный разгром крупного отряда генерала Джа-у наделал в Пекине много шума. Там опять заговорили о цин-ване Унгерне, готовом «вот-вот» ворваться вихрем на земли собственно китайцев. Реакция на новые поражения китайских войск, ещё остававшихся в Халхе, оказалась для многих политиков, знающих Дальний Восток, самой неожиданной.

Состоявшаяся

в городе Тяньцзине правительственная конференция пришла к выводу, что «русский генерал Унгерн угрожает Пекину». Уж очень близко «подходили» к столице Китая конные войска монгольского цин-вана. Было принято удивительное для многих решение: генерал-инспектор Маньчжурии Чжан Цзолинь получал неограниченные, равные диктаторским, полномочия. И к этому ещё три миллиона долларов (огромную по тому времени сумму денег) для снаряжения военной экспедиции против Унгерна и Урги. Чжан Цзолинь получил от правительства титул «высокого комиссара по умиротворению Монголии».

Когда Унгерн фон Штернберг узнал об этом (правда, с большим опозданием), он прокомментировал решение официального Пекина так:

— Там политики сродни японцам. Те строят свои планы на мне и на этом маньчжурском генерале Чжан Цзолине, стремясь подружить нас. Неужели китайские министры не знают, что Чжан Цзолинь не будет воевать с белыми ни сегодня, ни завтра. У него забот со своими революционерами хватает...

Чжан Цзолинь уже был подлинным диктатором Маньчжурии, мало зависимым от пекинского правительства, обладавшим собственной армией. Но чтобы получить все без остатка три миллиона долларов в серебре, он двинул часть маньчжурских войск к Калгану. Получив такое известие, цин-ван Унгерн сказал Богдо-гэгену:

— Всё это пустое дело. Китайцы дальше Калгана в степь не пойдут. У генерала Чжан Цзолиня другие планы...

Действительно, военный поход в Халху в планах Чжан Цзолиня стоял, пожалуй, на самом последнем месте. Собственно говоря, на этом настаивали и японские советники маньчжурского правителя. Однако самовластному Унгерну с его диктаторскими замашками поведение японцев в той «пограничной» ситуации почему-то не понравилось. На сей счёт у него состоялся разговор с полковником Ивановским:

— Сколько на сегодня человек в японской сотне?

— Человек семьдесят. Может, даже меньше.

— Я удаляю японцев из своего конвоя. Приказываю японскую сотню Азиатской дивизии сегодня же расформировать.

— Что-то случилось, господин барон?

— Я разочарован в японских воинах.

— А как быть с расформированными? Ведь они в дивизии служат по найму. Мобилизованных почти нет.

— Раскидайте их по полкам и сотням. Распылите среди азиатов...

На «экспедиции против русского генерала Унгерна» по-восточному мудрый Чжан Цзолинь заработал не только три миллиона долларов от правительства, поступивших в его, почитай, личную казну. Маньчжурский диктатор умело провёл немалый сбор «добровольных» пожертвований от тех торговых фирм и крупных купцов, которые пострадали от необъявленной войны во Внешней Монголии и от погрома в Урге. Однако идти войной против Халхи Чжан Цзолинь не собирался. Лично ему она была вовсе не нужна. Он «кормился» одной Маньчжурией, не мечтая о власти в Пекине.

«Высокий комиссар по умиротворению Монголии» хотел видеть в белом генерале, ставшем фактическим хозяином Халхи, не врага, а союзника. Который мог бы прийти к нему на помощь в трудную минуту, поскольку подобных Чжан Цзолиней в Китае развелось много. Чуть ли не в каждой провинции сидел военный с генеральскими погонами, который, если хотел, мог не послушаться пекинского правительства даже в большом деле. О малых речь в республиканском Китае уже и не шла. Сепаратизм генералов в бывшей Циньской империи достиг к тому времени глобального размаха.