Уничтожить королевство
Шрифт:
— А вырвать из меня силу? — сплевываю я. — Это не наказание?
— Наказание, причем идеальное, — говорит Морская королева. — Вряд ли я могла преподнести тебе лучший урок.
— Тогда что еще?
Она улыбается, сверкая клыками цвета слоновой кости:
— Наказание Кальи. Ты же сама хотела его принять.
В груди снова тяжелеет. Я узнаю жуткий блеск в глазах матери, поскольку унаследовала этот взгляд и, понимая, что он предвещает, ненавижу наблюдать его со стороны.
— Уверена, я придумаю что-нибудь подходящее. — Королева проводит языком по клыкам. —
Я сдерживаю рвущийся наружу сарказм, ибо ничем хорошим он не обернется.
— Не томи же.
Морская королева смотрит на меня:
— Ты всегда наслаждалась болью.
Примерно такого комплимента я и ждала, потому улыбаюсь тошнотворно-приторно и говорю:
— Боль — это не всегда страдания.
Королева бросает на меня презрительный взгляд:
— Неужели? — Затем приподнимает брови, и мое высокомерие дает трещину. — Раз так, то у меня нет выбора. Приказываю: в день рождения, когда будешь похищать следующее сердце, ты получишь возможность причинить всю боль, которую так любишь.
Я настороженно гляжу на нее:
— Ничего не понимаю…
— Вот только, — продолжает королева, — вместо принцев, в охоте на которых ты поднаторела, добавишь в коллекцию иной трофей. — Ее голос рождает во мне злость, какую я никогда не испытывала. — Твое восемнадцатое сердце будет сердцем моряка. И затем на церемонии ты предъявишь его всему королевству, как предъявляла каждый свой трофей.
Я впиваюсь в мать глазами, так сильно прикусив язык, что зубы почти соприкасаются.
Она не собирается наказывать меня. Она хочет меня унизить. Показать подданным, страх и преданность которых я заслужила, что я ничем не отличаюсь от них. Что я ничем не примечательна. Что недостойна принять ее корону.
Я всю жизнь пыталась быть той, кем хотела видеть меня мать — ужаснейшей из сирен, — дабы доказать, что достойна трезубца. Я стала Погибелью Принцев — так меня называют во всех уголках мира. Ради королевства, ради своей матери я стала безжалостной. И эта жестокость уверила каждое морское существо, что я могу править. Теперь же моя мать решила все отнять. Не только мое имя, но и веру океана. Если я не Погибель Принцев — я ничто. Просто принцесса, что наследует корону, не заслуживая ее.
Глава 6
ЭЛИАН
— Не помню, когда в последний раз видела тебя таким.
— Каким?
— Опрятным.
— Опрятным, — повторяю я, поправляя воротник.
— Красивым, — говорит Мадрид.
Я поднимаю бровь:
— Обычно я некрасив?
— Обычно ты немыт. И твои волосы обычно лежат не так…
— Опрятно?
Мадрид закатывает рукава рубахи:
— По-королевски.
Я с ухмылкой смотрю в зеркало. Волосы тщательно зачесаны назад, с кожи стерли каждое пятнышко грязи, так что на мне не осталось ни капли океана. Наряд — белая рубашка с высоким воротом и темно-золотой камзол, на фоне моей кожи напоминающий шелк. Наверное, потому что он и сшит из шелка. Большой палец неудобно сжимает гербовое кольцо, и, кажется, оно
— А ты выглядишь как всегда, — говорю я Мадрид. — Только без грязных пятен.
Она бьет меня кулаком в плечо и подвязывает полночного цвета волосы банданой, обнажив клефтизскую татуировку на щеке. Такими клеймят детей, захваченных невольничьими кораблями и вынужденных стать наемными убийцами. Когда я нашел ее, Мадрид как раз выкупила свою свободу дулом пистолета.
В дверях ждут Кай и Торик. Как и Мадрид, они выглядят привычно. Торик в шортах с растрепанным срезом, Кай с щетиной на щеках и плутовской улыбкой. Их лица стали чище, но больше ничего не изменилось. Они не способны быть никем, кроме самих себя. Я этому завидую.
— Идем с нами, — предлагает Кай, переплетая пальцы с пальцами Мадрид.
Она бросает быстрый взгляд на не свойственное ему проявление привязанности — бойцы из этих двоих куда лучше, чем любовники, — и, отвернувшись, проводит рукой по волосам.
— В таверне тебе понравится больше, чем здесь, — поддакивает Мадрид.
Так и есть. Команда корабля уже добралась до «Золотого гуся», прихватив столько золота, что теперь они смогут пить до рассвета. И только моя доверенная троица осталась.
— Это бал в мою честь, — напоминаю я. — Будет не очень вежливо с моей стороны не появиться.
— Может, никто и не заметит. — Когда Мадрид говорит, волосы яростно раскачиваются за ее спиной.
— Как-то не утешает.
Кай слегка подталкивает ее, и она пихает его в ответ в два раза сильнее.
— Прекращай, — требует девушка.
— А ты прекращай его нервировать, — ворчит Кай. — Пусть сегодня принц побудет принцем. К тому же мне срочно нужно выпить, а то по ощущениям я запятнал эту чистую комнату одним своим присутствием.
Я киваю:
— Я ощущаю себя беднее от одного взгляда на вас.
Кай хватает с ближайшей кушетки золотую подушку и бросает в меня, будто и не целясь, ибо она приземляется у моих ног. Я пинаю ее и напускаю на себя суровый вид:
— Надеюсь, с ножами ты более меток.
— Сирены пока не жаловались, — хмыкает Кай. — Уверен, что не против нашего ухода?
Я снова смотрю на отражение принца в зеркале. Безупречного и холодного, с едва заметным блеском в глазах. Словно я неприкасаемый, и я это знаю. Мадрид права: выгляжу по-королевски. А значит, выгляжу как полный ублюдок.
Я опять поправляю воротник.
— Уверен.
Бальный зал будто озарен собственным солнцем. Все блестит и сверкает, да так, что в висках стучит, стоит хоть на чем-то сосредоточить взгляд.
— Как долго вы планируете оставаться на земле?
Надир-паша, один из наших высших сановников, взбалтывает бренди в золотом бокале. В отличие от других пашей, вечера с которыми проходят в пустой болтовне на политические и военные темы, он не так банален. Потому, общаясь с придворными, я всегда приберегаю его напоследок. Государственные дела волнуют его меньше всего, особенно когда порции бренди такие внушительные.