Уникум Потеряева
Шрифт:
Но недаром Посяга слыл знатоком многих школ боевых искусств! Он сразу понял, что здесь надо идти именно от канонов кунфу, где есть понятие тао — бой с тенью. Разумеется, и здесь не обойтись без правильного распределения потока ци. Что он еще знает о тао? Что его нужно сопровожать разными утробными криками, воем или змеиным шипением в решающих фазах. Пожалуй, больше всего для его действий подходит стиль богомола, позволяющий нанести врагу жестокий и решающий удар. Тут же следует использовать приемы бокса тайцзицюань из школы игры на китайской лютне. Базовая
Итак, локти в стойке плотно прижаты к бокам, как учит основное требование танлан-цюань, ноги готовы для быстрых прыжков, голова — к уклонению от ударов. Первая цель — эта безмерно гадкая девица с панталонами из-под платья, вторая — мужик с неправедно присвоенной булавой, третья — казак; остальных передавить в процессе передвижения. Ну же, легендарный Ван Лин, покажи, на что способна твоя школа!..
Некогда Учитель, шифу, в кунфушной школе, рассказывал Посяге и подобным ему юношам, что публичные показы т а о проходили обычно под целый оркестр из трех барабанов и флейты. Он тут же представил себе такой оркестр, наполнясь радостью и вдохновением перед схваткой.
Высоко подпрыгнув, он ринулся в решающий бой. Однако, не успел он встать ногами на землю (или снова медленно потекло время?) — как в далекой Потеряевке громко заорал петух Фофан; крик его иссяк, и почвы коснулись не обутые в легкую, но прочную обувь ступни знатока восточных стилей — а тонкие и длинные относительно туловища ноги хоть и не в чрезмерном обилии, но все же водящегося в средней полосе России насекомого. Нежнозеленый цвет, тонкая талия, изящное тельце над прозрачными газовыми крыльями. Подняв перед собою ляжки сильных передних ног, с шипами на бедрах и пилою на голени, богомол проворно вертел головкой на подвижной шее, оглядывая окрестность.
Вокруг было пусто и тихо; догорал костерок, капли с плавящегося котелка падали на пепел и мелко взрывались. Издали слышна была песня: это Ничтяк возвращался к месту поисков.
— Пр-ред людьми я виновен,Пер-ред Богом я чист!Пр-редо мной как иконаВсе пр-раклятая зона,И на вышке маячитПолусонный чеки-ист!..Богомол замер; схватил раннюю тяжелую муху, разодрал своими ужасными пилами, и стал пожирать торчащим из морды клювиком. И упрыгал в зеленую, сочную траву, среди которой можно было накараулить много пищи.
БОГ И БОЛЬШИЕ БАТАЛЬОНЫ
Отставной майор Урябьев отправился к прапорщику Поепаеву под вечер. Стукнул в дверь одной из квартир небольшого финского домика.
— Входите, не заперто!
Вова лежал на койке и, шевеля губами и бровями, вдумчиво читал «Луку Мудищева». Не поднимаясь, протянул руку.
— Садись, Иваныч. Выпить не хошь?
На шатком убогом столе красовалась бутылка коньяка «Камю».
— Ну ты и даешь! — воскликнул Урябьев. — Давно ли плакался, что беднее
— Да… — нехотя ответил Поепаев. — Возникли кое-какие обстоятельства… Ты пей, не разглагольствуй.
— А закуски попрежнему — шиш да кумыш?
— Зачем? Закуска у меня есть отличная. — Вова порылся под кроватью, извлек огромного вяленого леща и, сдув с него пыль, подал гостю. — И еще это, Иваныч… там на кухне сковородка, в ней печенка должна быть, я позавчера жарил… если тараканы не сожрали…
— Ох и фантазия у тебя, Вова! Разве ж это закуски для такого благородного напитка?
— Какая может быть у солдата фантазия! Что под руку попало, то и похавал. Ты лучше послушай-ка великую поэзию…
— Нет, уволь, не стану я слушать экую пакость. По молодости — еще может быть, а сейчас — нет, уволь, голубчик…
— Н-ну ладно! — прапорщик швырнул книжку на пол, рывком поднялся. — Где там мой стакан?!..
— Стакан у тебя, Вова, был всегда один. Я в него себе налил… обтер маленько… Так что жди. Но вообще я к тебе не импортные коньяки пришел распивать — хоть и дело это, безусловно, приятное. По другому вопросу.
— Я весь внимание.
— Ты слыхал, что Зойка пропала?
— Что-то слыхал такое на работе, — да не больно, признаться, поверил. Что такое — девка сбежала? А потом, вроде, и лейтенант из милиции пропал, что с ней хороводился? Барайе чи? [42] Так вот тебе, Иваныч, моя версия: они обо всем договорились заранее.
42
Зачем? (Афг.)
Приглядели себе подходящее место, она туда уехала втихаря. А через несколько дней и он туда же за нею! Живут где-нибудь, и похохатывают над всеми. Поверь: все так и было. Знаю я этих подружек. Сам на них сколько раз горел.
— Неудобно, Вова, тебя дураком называть, — но слова твои… И мысли тоже, извини. Ну посуди ты своей тупой башкой: куда, зачем им надо отсюда втихую бежать? От кого? Где она еще такую работу найдет? Ваську на старшего опера хотят двигать — а ведь это, Вова, капитанская должность, не шутка! Дом у меня — хоромы, хозяйство — сам знаешь, сам я к ним хорошо относился, захоти они без регистрации какое-то время жить — да пожалуйста! Ребята-то оба хорошие, я им верил. И вот — поди ж ты, какая притча…
— Постой-постой… — прапорщик застыл над разорванной рыбой. — Ты сам-то… как мнишь? Ты, Иваныч, не торопись. Ведь вы, менты, больше про худое думаете.
— Что думать! Факты-то налицо: девять ден, как Зойка исчезла. Васька — шесть. Если не проявились за это время — значит, плохо дело, поверь моим чутью да опыту…
— Странные ты, Иваныч, приводишь резоны. Давай будем, как выражался твой будущий зятек, толковать конкретно: что ты предполагаешь?
— Что предполагаю, что предполагаю! Диапазон широкий. Вплоть до… да скорей всего, так оно и есть.
Поепаев плеснул в рот коньяк из жирного стакана.
— Да-а… — выдохнул он. — Заявочки, мать бы их ети… Не верю я тебе, Иваныч. Не могло с твоей дочерью такого случиться.
— Это есть, Вова, твоя ошибка. Могло, и очень даже могло.
— Зоя, Зоя… Любил я ее, Иваныч. Да нет, понимал, конечно, что в мужья не гожусь: старый, траченый, крученый-верченый, порченый, необразованный… Может, тебе такое и трудно понять.
— Да нет, я понимаю.
— Ыа-а-а-аххх!!.. — прапорщик согнулся вдруг, словно от сильной желудочной боли, и мощными лапами распластнул надвое полосатую майку. — Кто-о-о?!.. Г-говори, Иваны-ыч! Р-разоррву-у-у!!..