Уникум Потеряева

Соколовский Владимир Григорьевич

— Да ну вас, заманали!.. Жалко, не послал тебя сразу… Дался тебе этот Никола. Ничего ты от него не узнаешь.

— Хорошо, хорошо, не узнаю… Чего ты разнервничался-то так? Я же только адрес спросил.

— Это ты мне грозить стал: я то, я се, на все способен… Нужны мне такие выступления, ну скажи?!..

— Опять началась болтовня…

Помуевич фыркнул; Вася вспомнил, как хвалило начальство этого парня, когда он ходил в участковых: вежливый, аккуратный, дипломатичный. Даже в той мелкой политике, что варится в пределах участка, он был мастаком. Да там это тоже важно, тоже все всерьез,

как и в большой.

— Ну, так: он живет на Второй Школьной, дом 8. Он там с бабкой и дедом. Мать у него — Тамара, сестра из кардиологии, рыженькая такая, в очках — может, знаешь? У ей сожитель — Томашин, рамщик с лесобиржи, она в его доме обитает. А Никола хочет себе избу покупать, что за жизнь в тесноте… Привет ему передавай.

Едва оперативник скрылся за углом — Помуевич побежал домой, шуганул жену из квартиры, и схватился за телефон…

Когда Вася Бяков пробирался между дворами ко 2-й Школьной улице, его окликнули. С лавочки манили его знакомые, донельзя конкретные личности: братья-сержанты Ядовины. И с ними Галя Жгун, помощница геодезиста из дорожного, верная помощница в патрулях и задержаниях. Они тотчас налили в стопку красного вина, и протянули Бякову.

— Вот, Галка сессию сдала за третий курс, — пояснил Салям. — Скоро будет молодой специалист. Решили обмыть.

— Ваше, Галя, здоровье! — Бяков опрокинул стопку. — Пахнуть, конечно, будет, а у меня встреча… Но тут уж и не откажешься, образование — дело нужное…

Взор его затуманился; из вечернего воздуха выткался полковник Нечитайло, и строго глянул окрест. «Если кто-то кое-где у нас порой…».

— И кем же вы будете, Галочка, позвольте узнать?

— Я учусь в гидромелиоративном техникуме, на техника-топографа. Но это ни о чем не говорит. Мое призвание — это служба в органах.

— Зачем же вам это надо?

— Он еще спрашивает! — весело воскликнула девушка. — А вот зачем! — она подскочила к нему, и мастерски вывернула руку. Близнецы одобрительно загудели.

— Поздно, поздно на встречи ходите, товарищ лейтенант, — молвил вдруг Салям. — Уже время свиданий. Но мы ничего не знаем, ничего не видели, верно, друзья?..

— Опять по пятницамПойдут свиданияИ слезы горькиеМоей родни…?

запела будущий топограф и надежда органов. Калям же, завершая сцену, коснулся запястья, и тотчас зазвучал гнусавый голос:

— Десять часов восемнадцать минут.

«Ну, — удивился Вася. — У всего отдела, похоже, говорящие часы».

— Слушай, — обратился он к Каляму. — Ты дежурил в ночь, когда музей ограбили?

— А конечно! — ответил тот. — Как штык. С Помуевичем на пару.

— И все, больше никого с вами не было?

— А кто? Ну, Никола Опутя сколько-то сидел, мы с ним в карты дулись. Еще эта, как ее, в байдарке ночевала, блядешка-то… а, Зинка, Зинка! За нее ваш капитан Коркодинов просил, чтобы оставили, а то ей далеко домой бежать было, а с утра он ее хотел задействовать… — вдруг он сконфузился, налил себе стопку и выпил.

— Ты про кого толкуешь? Про Зинку Пху, что ли?

— Ну

конечно! Кх-х!.. Про кого же еще!

— Ага… А музей, значит, не сработал на пульте?

— Нет, не сработал почему-то.

— Ладно, ребята, гуляйте. А я все-таки пойду…

Он оглянулся на них, выходя со двора. Цветные футболки близнецов, Галкин желтый батничек… Вслед доносилоь тихое пение:

— Перед ним красавица японкаНапевала песню о любви.А когда закатывалось солнцеДолго целовалися они…

Свет в доме, где жил Опутя, не горел. Бяков постучал наугад в одну из двух дверей. Немного спустя скрипнула внутренняя дверь, и женский голос спросил:

— Вам кого?

— Опутин Николай здесь живет?

— Здесь. Только его нету дома. Уехал минут десять назад, не знаю куда. Машина остановилась, бабикнула, он оделся и ушел. А вы его товарищ?

— Ну… в-общем, так.

— Тогда и сами знаете, где искать.

Снова скрипнуло. Вася постоял под желтой лампочкою, и стал спускаться с крыльца. Теперь путь его лежал к избе Зинки Пху.

Зинка состояла на связи у старшего опера Илья Коркодинова; несмотря на предписываемую секретность отношений, об этом в городе знали, наверно, все. Подружки даже звали ее Потайная. Вообще Зинка была веселая пьяница и растопырка, у нее гужевались и командированные, и солдаты-дембеля, и отбывшие срок зеки. Она знала многих, ее знали многие — так что агентом могла быть довольно ценным. Бяков помнил ее избушку с зимы, когда пришлось выковыривать оттуда вновь ставшего на преступный путь Леню Бобика, укравшего из садика ящик майонеза.

Еще подходя к Зинкиной избе, он услыхал несущееся из нее разухабистое, на два голоса — мужской и женский — пение:

— Штоб она была симпат-тичнаяИ пердела, как паровоз!Обязательно, обязательноШтобы рыжий цвет волос!..

Вошел, не стучась, просто дернул дверную скобу.

Поперек кровати, спустив бриджи к сверкающим сапогам, раскинулся прапорщик Вова Поепаев. Зинка прыгала на нем сверху; оба при этом пели. Увидав оперативника, прапорщик вскинул ладонь в знак приветствия. Зинка обернулась и кивнула.

Вася сел к столу, налил пива из ополовиненной трехлитровой банки, хлебнул глоток, другой. Зинка с Вовой не прервали своего занятия. Вдруг песня грянула крещендо, и тут же Вова взревел быком.

После чего смахнул с себя наездницу, поднялся, натянул штаны; взял банку со стола, и чудовищным глотком опустошил ее. Продекламировал, махнув рукою:

— Однажды зимним вечеркомВ борделе на МещанскойСошлись с расстриженным попомПоэт, корнет уланский,Московский модный молодец,Подъячий из Сената,Да третьей гильдии купец…