Университетская набережная
Шрифт:
Наличных хватило на три кружки, а пустой стакан Лукич унёс с собой. Сразу видно - бережливый человек, с хозяйственной жилкой. На сборах его всего один раз назначили ответственным дежурным по кухне, так он и через полгода после дембеля угощал нас армейской тушёнкой, раз за разом, доставая измазанные солидолом консервные банки без этикеток из стоявшего под столом картонного короба. Такого народу как Лукич в каждом портовом городе пруд пруди, так, что негритянскому юноше и без меня было, у кого поучиться.
Вначале наши отношения имели сколь ровный, столь и прохладный характер, но зимой Адольф
В один из вечеров, когда магазины уже были закрыты, меня зашли проведать Лёха и Ванька. Увидев на подоконнике початую Адольфом бутылку Мартини, они тут же про меня забыли и спешно удалились, прихватив вермут с собой. При свете настольной лампы в сиренево-жемчужном полумраке я дрейфовал между явью и сном, оставляя на потом вялые предположения, как буду оправдываться перед сожителем за причинённый ему ущерб.
Никаких других мыслей, кроме как объяснить исчезновение горьковатой полынной настойки необходимостью приготовления лечебных компрессов для оздоровления тяжело заболевшего в дальнем походе команданте на ум не приходило. Версия была, как версия, но на вопрос где пустая бутылка, она не отвечала. Месяца через два дотошный Адольф, как пить дать, обратил бы на эту нестыковку своё внимание.
Сколько времени прошло – сказать не могу, но дверь, вдруг, с треском распахнулась. В каюту верхом на огнедышащем драконе с шашками наголо влетели Лёха и Ванька. Выхлоп у них уже был будьте-нате – ясно, что одним Мартини дело не ограничилось.
Если вы думаете, что они пришли ко мне, - вы ошибаетесь. Они пришли к Адольфу и то обстоятельство, что Адольфус по уважительной причине отсутствовал, их скорее радовало, чем огорчало. Перевернув всё вверх дном, рейдеры скрылись в неизвестном направлении, унося в крепко стиснутых клювах пару бутылок виски и ещё какой-то дряни из винных запасов, принадлежавших блудному сыну африканского народа.
По некоторым последующим событиям, на которых пока нет нужды останавливаться, я предполагаю, что негодяи запустили свои грязные руки в святая святых нашей негритянской диаспоры. Вдвоём они выпили весь общак из спиртосодержащих напитков и их суррогатов, созданный непосильным трудом многих поколений чернокожих студентов! Товарищи, называются. На мои робкие попытки возразить против открытого похищения чужого имущества Ванька заявил, что сам с Адольфусом разберётся.
Как оказалось, перед отъездом хитроумный Адольф натянул вокруг своей тумбочки каких-то ниток, сплёл на полу сложный спецузор из тонких волосинок (интересно, откуда он их взял) и наставил других секретов, чтобы проверить, буду я рыться в его вещах или нет. Ни о чём этом, естественно, я понятия не имел, но, окинув на следующий день изумлённым взором учинённый в комнате погром, счёл за благо поскорее выздороветь и свинтить куда подальше, пока Ванька не выполнит своё обещание и всё с Адольфусом не утрясёт.
Адольф и раньше держал меня на подозрении, а после Ванькиных разборок окончательно укрепился в мысли, что я нарочно всё это подстроил, причём, по долгу службы, чтобы бардаком иезуитски замаскировать
Кстати, пару лет назад я случайно углядел по телевизору интервью Жириновского, рекламировавшего организованный им в столице нашей Родины международный турнир по домино, в котором приняли участие представители двадцати иностранных государств. На ехидный вопрос молоденькой козочки с розовым микрофоном в пол лица лидер ЛДПР, не моргнув глазом, ответил, что лично разослал приглашения на турнир по всем находящимся в Москве посольствам, двадцать из которых с благодарностью откликнулись и прислали на игру своих полномочных представителей.
В подтверждение этих слов пошли кадры хроники – ломаная линия сдвинутых общепитовских столиков, на которых в беспорядке лежат чёрные костяшки домино, валяются белые пластмассовые стаканчики, стоят пепельницы и пустые бутылки из-под минералки. Видно, что многие партии уже закончились и бойцы невидимого фронта рассосались, потихоньку покинув помещение, но одна турнирная пара по каким-то причинам задержалась у станка.
Камера выхватила крупным планом лицо ближайшего игрока. Кто смотрел, знайте, что мрачный темнокожий спортсмен с залысинами и припухшими глазками на широком одутловатом лице – Адольф Мукури. Я его сразу узнал.
http://fakty.ua/101404-vladimir-zhirinovskij-hot-i-zhulnichal-no-vse-ravno-proigral-v-domino-poslu-afrikanskoj-derzhavy
3. Интифада
Поскольку к моменту моего появления в общежитии большое набухшее гневом и болью сердце Адольфа ещё кровоточило, я решил не испытывать судьбу и пошёл не в каюту, а прямиком к Анатолию Эриховичу. Как назло, дверь его комнаты была заперта, но это меня не смутило, и, как Хрущёв в ООН, я второй раз за это утро стал, что есть мочи, молотить каблуком по деревяшке.
Минут пять в комнате сохранялась полная тишина. Кроме моего стука ничего вообще не было слышно. Общага словно вымерла.
– Спят, сволочи, - решил я, но ошибся, - всё это время обитатели ночлежки препирались - кому из них идти отворять настойчивому визитёру. Потом я уловил какое-то шевеленье и дверь, наконец, открылась. В проёме стоял полностью одетый и почти трезвый Лёха. Слегка покрасневшие скулы можно было отнести на счёт вчерашнего.
– Привет! – радостно заорал я. Ни слова не говоря, Лёха развернулся и со всего размаху заехал мне по морде. От неожиданности я вначале засветил ему в ответ и только потом поинтересовался, что происходит.
– Надоел ты мне, - пояснил Лёха, после чего повернулся и ушёл в комнату, оставив дверь открытой, что можно было расценить не иначе, как приглашение войти.
Ну, вот я и в Хопре!
Как невинную жертву неполитических репрессий меня усадили на почётное место и налили штрафную. Я моментально оттаял и простил Лёху. Однако один вопрос интересовал меня больше, чем дата предстоявшего экзамена. Инстинкт самосохранения требовал выяснить – кто поставил Анатолию Эриховичу фингал под глазом и не поспешил ли я самоуспокоиться.