Университетская роща
Шрифт:
Грамматикати послушался. Провожаемый неодобрительными взглядами студентов, он пошел, опираясь на руку Крылова. Иван Николаевич жил на Буткеевской, достаточно далеко от университета, за недостроенным корпусом технологического института, и, конечно же, в таком растерзанном виде не мог появиться на улицах.
— Что делается! Что делается… Это же… Это же, наконец, возмутительно! — негодовал он, смывая на кухне у Крылова грязь и кровь. — Какие-то, с позволения сказать, типы срывают занятия, грозят применить обструкцию. До чего мы дожили?!
Крылов молча приготовил для гостя свежую рубашку, благо, что они с ним почти одинаковы в плечах. Говорить и тем более
К Грамматикати в университете относились двойственно. С одной стороны, уважали за действительно блестящие познания в гинекологии и акушерстве, за прекрасные умные лекции и практические занятия, которые он проводил со студентами. За то, что дорожил честью высокого профессионала, специалиста. У него почти не было смертных случаев от заражения — так беспощадно следил за чистотой, гоняя персонал и днем и ночью. В своем рвении доходил до нелепых действий: нарвет-нарвет бумажек и разбросает на полу — и следит, как скоро и кто с какой тщательностью уберет… С другой — помнили, что Иван Николаевич прославился еще со времен Флоринского, со времен профессорского противостояния. Сохранилось в памяти, как он горячо клеймил салищевцев, сочинял верноподданические письма, ездил по профессорским квартирам «набирать большинство» для попечителя. Салищевцы победили. Общество естествоиспытателей и врачей выстояло и не избирало больше Флоринского на пост своего председателя. Правда, восставшим стоило это дорого — многих нервов, здоровья, упущенное для науки время, материальные ущемления. Но тем не менее они с честью прошли через все это.
Спустя несколько лет грехи Грамматикати как-то подзабылись, отодвинулись на десятый план, и он длительное время вновь слыл добродушным, даже милым человеком, трудолюбивым и покладистым. Но когда новый попечитель Лаврентьев принялся «натягивать вожжи», Иван Николаевич вместе с Судаковым, Беликовым и другими вновь принял казенную сторону. Вот тогда-то и укрепилось за ним прозвище «умеренный реакционер». Не спасали даже горячие высказывания Грамматикати по поводу злобы дня — женского образования; профессор был сторонником женского образования в России. «Умеренный реакционер» прилип к нему несмываемо.
И вот теперь конфузная, можно сказать, ситуация: переодетые буржуа побили своего же сторонника, «умеренного реакционера»…
— Не понимаю, Порфирий Никитич, чему вы усмехаетесь? — заметил Грамматикати. — Есть что-нибудь веселое в том, что произошло?
— В жизни всегда есть место смешному, — ответил Крылов. — Вот, например, мы с вами принимали участие в войнишке, а на лавочке сидел кот и… зевал.
— Весьма любопытное наблюдение. Кот на лавочке, — сухо сказал Грамматикати и, не в силах сдержать накопившееся раздражение, продолжал: — И всё-то налаживается у нас по типу отрицательному! Старые обычаи поисшатались. Новых нет. А все наше пространство! Пока Аршаулов усмирит буянов в одном конце участка — в другом уж готов целый разбой. Пока врач с лекарством до Нарыма доедет, больной из рук знахаря на отход принимает… Тут притушили — там закурило…
— Да-а, пространство, — иронически вставил Крылов; ему показался забавным ход рассуждений Грамматикати, свалившего вину за отсутствие должного порядка на пространство. — А может, и мы с вами в чем-то причастны? Возьмите наш университет. Ведь перестают уважать нас питомцы наши! Еще две-три подобные манифестации — и никакого авторитета!
— Это верно, — согласился горестно Иван Николаевич. — Томск далеко шагнул вперед по пути осложнения жизни. Необходимо принимать более крутые меры. Жаль,
— Но тогда и вовсе не вернуть расположения студентов.
— И прекрасно! Кто не желает учиться, пусть землю пашет, ремеслами овладевает. А храм науки должен быть, как алтарь, чистым и неприкосновенным для смуты! — Грамматикати разгорячился, дернул за рукав собственного пиджака, который он очищал щеткой и распорол до плеча. — Ах, боже мой! И рукав отпоролся, какая досада…
В отчаянии он швырнул пиджак на стул.
— Не огорчайтесь, — успокоил его Крылов. — Сейчас заштопаем.
Ему стало жаль незадачливого профессора. В университете всем известна его безмерная аккуратность и бережливость. Накрахмаленные рубашки, изящные шейные платки, галстуки, без единой морщинки брюки, модные пиджаки… Иван Николаевич обожал красивую и дорогую одежду, ценил и берег ее, доводя университетских химиков до мигрени своими неотвязными просьбами о выведении пятен и особой пропитке шерстяных и прочих тканей.
Крылов никогда не посмеивался над чудачествами профессора, как прочие. Он понимал: порой до болезненности желается всего того, что недоставало в детстве и юности. Иван Грамматикати родился в Ялте, в бедной семье священника, ученых званий и положения в обществе достиг собственным усердием. Но, как говорится, от трудов собственных сыт будешь, а богат не будешь. Приходилось жить в постоянной напряженности. Многое в судьбе профессора до сей поры зависело от расположения и каприза богатых клиенток. А к ним, как известно, в заношенном сюртуке не пойдешь…
— Благодарю вас, Порфирий Никитич, — сердечно поблагодарил за помощь Грамматикати. — У вас так все ловко получается… Вы даже и шить умеете! А я, признаться, без прислуги не могу, хотя по нынешним временам прислуга ужасна. Так бьет посуду, как не били итальянцев абиссинцы. Руки у нее, у этой прислуги, словно для того, чтобы одной брать, а другой прятать. Ужасно! И вообще эта сторона жизни у нас в безобразном загоне. Представляете, в «Свидании друзей» разбойник-повар такой жуткий габер-суп давеча преподнес! Да еще годовалых сельдей за сардины выдает!
— Да, вот это уж действительно ужасно, — посочувствовал Крылов, не скрывая усмешки. — Подумать только, годовалых сельдей!..
— Все юмор ищете, любезный Порфирий Никитич, — обиделся Грамматикати. — Вам хорошо, вы дома сидите, из Гербария на пеньковом канате вас не вытащить. А нашему брату, медикусам, в свете бывать приходится.
— Да. Мне хорошо, — Крылову тоже стало обидно. — Я стремлюсь не покидать Гербария или оранжереи сознательно. В наше время, знаете ли, многие устраиваются так: если жизнь не приходится по совести, то совесть сгибается по жизни.
— На что вы намек подаете? — вспыхнул Грамматикати. — Уж не я ли из этих «иных». Впрочем, можете не отвечать, — он решительно поднялся с дивана. — Благодарю вас за содействие в сегодняшнем печальном происшествии. Но я не могу не высказать вам с глазу на глаз… — он дернул плечом, вскинул подбородок. — Давно я за вами наблюдаю, Порфирий Никитич… Я понял ваш психо-социальный характер. Вы желаете всю свою жизнь провести чисто, не изогнув ни разу совести. Но в мире царит жестокая борьба. И вам не отсидеться за вашими шкафами! Рано или поздно вам придется вступить в эту борьбу… Вас втянут. Люди, обстоятельства… И тогда мы посмотрим, удастся ли вам не испачкаться… Эпоха Несторов-летописцев прошла. Сейчас время действователей, а не созерцателей! А тот, кто действует, чист не бывает…