Университеты

Панфилов Василий Сергеевич

– Вот! – загорячился я, – О чём я и твержу! Аксиомы, господа! Иудеев принято почему-то воспринимать как некую единую общность, спаянную воедино кровью и религией.

– А разве не так? – подал-таки голос Франсуа, и тут же оглянулся на учителя, как на человека безусловно более умного и авторитетного.

– Нет, разумеется! Вы же не считаете германцев единым народом? В одной только Германии сотни княжеств со своими диалектами и обычаями, а есть ведь ещё Австрия, Дания, Швеция… Тоже ведь германские племена, с родственными народами, языками… и все, все без исключения – христиане!

– Это

совсем… – начал было фермер и замолк, – хм…

– И это не мешает им воевать, – развёл я руками. Затем пришлось прочитать целую лекцию о национальных и религиозных различиях среди иудеев, вызвавшую большой интерес. Подтянулись и любопытствующие, так что аудитория оказалась достаточно обширной.

Попутчики мои были потрясены бушующими страстями и совершенно шекспировским накалом ненависти между отдельными группами иудеев. Пришли в итоге к выводу, что люди все разные, и если нельзя судить всех марсельцев по представителям портового отребья, то нельзя и судить иудеев по не лучшим, или просто неприятным представителям этого народа.

Если кто был не согласен и хотел поспорить, то аргументы свои он приводил в весьма дипломатичной форме. Однако нашлись и молчуны, скептически хмурившиеся и скрещивающие руки на груди. Такие бывают в любой, хоть сколько-нибудь большой компании, независимо от темы спора. И всё бы хорошо…

… но выложенную мной еду никто не стал есть, хотя фермеры деликатности ради… или придерживаясь чего-то иного, завернули в салфетки и спрятали в карманы всего по чуть-чуть.

Поступок этот меня ничуть не покоробил, но сердце кольнуло болезненным предчувствием большой беды.

Французский антисемитизм, помноженный на сложные франко-германские отношения – с одной стороны, и Африканская Иудея в составе Южно-Африканского Союза, но под покровительством Германии – с другой.

… насколько жизнеспособна химера союзничества в такой ситуации?

Я всё никак не мог заснуть, снова и снова проматывая в голове сложно завязанный клубок политических проблем. Кто, с кем… Не могу сказать, что ситуация сложилась вовсе уж печальная, но что покровительство кайзера Иудее на порядок усложнило ситуацию в Союзе и среди союзников, это факт.

Поворочавшись под стук колёс и храпение попутчиков, я постарался выкинуть из головы международную политику, но на смену ей пришла политика внутренняя, более для меня важная. А именно, готовность французов слушать…

"– Если они готовы так вот – жида… то может быть, выслушают и русского? Я, дядя Гиляй… неужто не найдём слов, не достучимся?! Я не я буду… услышат!"

Вторая глава

На вокзале, запершись в кабинке туалета, я в несколько минут переменил жидовское своё обличье, и вскоре молодой эльзасец смешался с толпой приезжих, выйдя на привокзальную площадь, заполненную народом. Устроив себе краткую экскурсию по городу, убедился, насколько это вообще возможно, в отсутствии слежки, и только затем пришёл на условленное место на Монмартре.

– Месье… – смерил меня взглядом юный Гаврош с русской газетой в руках.

– Боланже, – отозвался

я, улыбаясь смущённо, как и полагается провинциальному таланту, прибывшему в Париж в поисках славы, – Анри Боланже.

– Робер, просто Робер, – с ехидцей отозвался чичероне, сворачивая газету в трубочку. Отлепившись от грязной стены с облупившейся штукатуркой, мальчишка махнул кому-то наверху, и мешая изысканный французский с немыслимым местным жаргоном, пообещал скоро вернуться.

Дёрнув небрежно лохматой головой, он с кошачьей грацией заструился по узким переулкам, оглядываясь то и дело на меня, успеваю ли? Ныряя то в сквозные подъезды, а то и в подвалы, ведущие Бог знает куда, проводник выныривал благополучно в узких сырых переулках, мне же оставалось лишь следовать за ним, пребывая в настороженной готовности.

Закружив меня напрочь, Гаврош в единый миг остановился у неприметного дома с подслеповатыми окошками цокольного этажа, утопленными в брусчатку, и оттарабанил по двери сложный ритм костяшками сбитых пальцев.

– Жюль! – чичероне засунул пальцы в рот и засвистел переливчато, – Жюль! Глухой ты… постояльца привёл, открывай давай!

Рослый привратник, похожий на гориллу в берете и на сутенёра разом, приотворив двери, смерил меня взглядом мясника на пенсии, и впустил. Сложные переходы, с подъёмами и спусками уверили меня в том, что мы уже точно не в том доме, и как бы даже не на соседней улице…

Всё более нервничающий, я ступал вслед за гориллой, а сердце бухало, разгоняя кровь и адреналин, готовя организм к бою. А потом…

– Мишка?! Мишка!

Мы обнялись до боли в рёбрах, потом ещё, и заговорили разом, перебивая друг друга и рассказывая обо всём на свете. Брат вытянулся ещё сильней, оброс мышцами и раздался в плечах. В узкой комнате с подслеповатым окошком и небольшим столом со скромным угощеньем, он кажется особенно громоздким.

– Ну, рассказывай! – нетерпеливо сказал он, отпустив гориллу жестом и садясь на стул верхом, опустив подбородок на скрещенные руки, – Как ушёл… всё!

Сбиваясь то и дело, рассказываю о побеге по крышам, о поездке в собачьем ящике и о… Дашеньке. Смеясь беззвучно и утирая слёзы, брат то и дело перебивал мой рассказ.

– … Амазонка?

– Ну! – с ноткой вызова и смущения, а Мишка только отмахивается руками и хватает воздух ртом, не в силах вдохнуть от скрючившего его смеха.

– А сам, сам-то как?! Как здесь-то оказался?

– В составе делегации, – пожал он плечами, чуть отводя глаза.

– Иди ты!? – я подаюсь вперёд, взглядом прощупывая его лицо, не шутит ли?

– Сам иди! – чуть усмехается брат, но улыбка выходит кривоватой.

– Я так понимаю… – ерошу обеими руками волосы, – мне тоже предстоит?

– Угум… – скрывая неловкость, он взял с блюда яблоко и захрустел, брызгая соком.

– Хм… – потянувшись, я налил себе молока и подтянул выпечку, собираясь с мыслями, – молодые герои молодой страны?

– В точку! – кивнул он чуть смущённо.

– Хм…

– Надо! – убеждённо сказал брат.

– Миша, политика – это не моё… – начал было я и примолк, собирая воедино мозаику своих знаний, – и крепко ты влип?