Унижение России: Брест, Версаль, Мюнхен
Шрифт:
Между тем немцы после 1932 г. перестали публиковать списки офицеров, находящихся на действительной военной службе. Становилось ясно, что Берлин зачисляет на воинскую службу гораздо больше воинских офицеров, чем «разрешенные» 4 тыс. полевых командиров и 1,4 тыс. офицеров флота. Британская разведка заподозрила это, но не сумела подтвердить свои подозрения. Французы (известное «второе бюро») провели тщательное исследование бюджета рейхсвера и убедились, что затраты здесь многократно превосходят официальные, но конкретных выводов Париж не сделал. Английские и французские разведки частично знали о подготовке немецких пилотов в СССР и докладывали об этом своим правительствам, но те предпочитали держать полученные сведения в секрете. Обосновывая политику своего правительства, главный английский военный эксперт генерал-майор Темперли заявил в 1932 г. во время Женевской конференции по разоружению: «До тех пор, пока существует
Был ли Запад слеп, а если был, то почему? Дело скорее всего в том, что часть политиков и военных соседних стран считали, что в Версале союзники пошли слишком далеко, обвинив одну лишь Германию в развязывании Первой мировой войны. Послабления в контроле как бы компенсировали эту несправедливость.
В конечном счете, полагали многие на Западе, нельзя отрицать право Германии на самооборону и равенство в международном статусе. Этим объяснялось почти благосклонное отношение к перевооружению, к вводу войск в Рейнскую область и в Данциг. Многие западные бизнесмены получали прибыль от военного производства, они «не могли лишить такого права своих германских коллег» (а некоторые и имели прямые прибыли от германского вооружения).
«Беспристрастные аналитики» указывали, что у Франции гораздо больше оружия и военного производства, поэтому обвинять немцев — необъективно.
Западные страны на волне экономических трудностей, сопровождавших «великую депрессию», не были готовы увеличивать военные расходы и поэтому считали нецелесообразным в полный голос обсуждать германское перевооружение, для них это был дренаж средств.
Очень важную роль играло самоослепление, самообман. Многие критически настроенные деятели позволяли себе верить в грубую ложь германских политиков и публицистов о невинном характере Гитлерюгенда, Национальной рабочей службы, «Люфтганзы», клубов планеризма и т. п. Им легче было поверить очередной «миролюбивой» речи Гитлера, чем обратиться к кровавым воспоминаниям мировой войны. Как ни странно, грубая германская пропаганда оказалась эффективной.
И одно из наиболее важных соображений: правящие силы западных стран полагали, что в конечном счете Германия цивилизованная, христианская, европейская страна, которой суждено, в крайнем случае, стать заслонам перед варварством атеистического большевизма. В той или иной степени подобными идеями руководствовались, по меньшей мере, три премьера Британии, бывшие у власти в ходе германского перевооружения, — Рамсей Макдональд, Стэнли Болдуин и Невилл Чемберлен.
ГЕРМАНИЯ КРУШИТ ВЕРСАЛЬСКУЮ СИСТЕМУ
Необходимость так или иначе оценивать факты скрытого германского перевооружения отпала для западных политиков с переходом Гитлера к открытой фазе милитаризации. Германский фюрер 16 марта 1935 г. объявил открыто о своем решении увеличить численность вооруженных сил — теперь уже вермахта — с десяти дивизий до тридцати шести (550 тыс. человек). Служба войск (Труппенамт) была открыто названа Генеральным штабом. Министерство обороны стало Военным министерством.
Следует ясно оценивать положение, сложившееся в Германии в середине 30-х годов, когда Гитлер консолидировал свою власть в Германии. С одной стороны, усилиями прежнего режима — Веймарской республики — в стране были сохранены два необходимых для ведения агрессивной внешней политики компонента — преемственность традиции военной подготовки и активное следование в авангарде военно-технического прогресса. С другой стороны, ограничения Версаля все же сказались, и для массового развертывания перевооружения требовалось время. По самым оптимистическим оценкам военных экспертов вермахта, даже при форсированном развертывании армии и ее быстром техническом оснащении лишь 1942 г. виделся ближайшим годом, когда Германия будет готова к силовому решению в Европе.
В этой ситуации Гитлер решил значительно изменить прежнюю тактику. Если до середины 30-х годов немцы тщательно скрывали свои военные приготовления и стремились преуменьшить их масштабы в тех случаях, когда имели место разоблачения, то во второй половине десятилетия нацистское руководство уходит в другую крайность. Переход к силовой политике постоянно сопровождался грандиозным блефом в отношении военных возможностей Германии. Ушли в прошлое лицемерные указания на слабость страны. Начиная с 1935 г. Гитлер нарочито подчеркивает силу рейха, желая психологически переиграть своих потрясенных разрушительными итогами Первой мировой войны соседей.
Этот блеф помог Гитлеру
Бюджет германской авиационной промышленности вырос с 1933/34 по 1934/35 финансовый год почти в два раза, чтобы почти удвоиться в следующем финансовом году. Теперь проектировщики выходили к конвейерам со своими последними моделями, которым суждено было сыграть такую важную роль в предстоящей мировой войне. Э. Хейнкель поставил на поток средний бомбардировщик «Хе-111» (первый испытательный полет состоялся 24 февраля 1935 г.). Ультрасовременный завод по производству модели Хейнкеля был заложен 4 мая 1936 г. в районе Ораниенбаума. Строительство шло быстро, и ровно через год с конвейера сошел первый самолет. Намечено было производить до ста «Хе-111» в месяц.
Руководство Люфтваффе во главе с Герингом искало оптимальную модель истребителя для массового производства. В октябре 1935 г. в Травемюнде состоялись соответствующие испытания, и выбор пал на довольно простую в сборке модель В. Мессершмитта «Бф-109».
Исключительные возможности испытать новую технику предоставила гражданская война в Испании. Сюда немецким командованием было послано подразделение добровольцев Люфтваффе номер 88, известное как легион «Кондор» (в Испании эти «добровольцы» автоматически получали вместе с новой униформой звание на ранг выше прежнего). Легион состоял из 6500 человек. В наземную его часть входило 600 человек со 180 танками, в воздушную — до 106 наличных самолетов (27 % франкистской авиации). Ротация танкистов и летчиков создавала почти идеальные условия для подготовки к ведению современной войны. Легион «Кондор» потерял в боях 96 самолетов и 300 летчиков, но была пройдена школа современного воздушного боя и бомбометания. Люфтваффе получил 14 тыс. испытанных в боях летчиков. Танковые части отработали скоростные маневры. Были испытаны такие модели, как истребитель «Бф-109» и штурмовик «Юнкерс-87», принесшие немцам небывалый успех в начальной фазе Второй мировой войны. Командир легиона «Кондор» генерал Хуго фон Шперле (тогда известный под фамилией Сандер) через три года, будучи уже маршалом авиации, возглавлял бомбовые рейды против Лондона.
В целом, придя к власти, Гитлер полностью воспользовался предшествующей подготовительной работой, теперь его задачей являлось развертывание армии и массовое военное производство. Это было сделано с поразительной быстротой. В январе 1933 г., когда глава национал-социалистов стал канцлером, рейхсвер состоял из 100 тыс. человек. Через год вермахт насчитывал уже 240 тыс., в августе 1935 г. — 350 тыс. (плюс 48 эскадрилий Люфтваффе), в сентябре 1938 г. (ко времени Мюнхенского соглашения) — 550 тыс. в сорока двух дивизиях и 243 эскадрильи самолетов (1230 боевых машин). К сентябрю 1939 г. в 117 дивизиях вермахта было 1,4 млн. человек и 226 эскадрилий. К моменту решающего наступления на Западе немцы располагали 157 дивизиями (2,4 млн. человек) и 2574 танками. К роковому для нас часу, в июне 1941 г. вермахт насчитывал 180 дивизий (3,2 млн. человек). Процесс, начатый уже на второй день после поражения в Первой мировой войне, завершился. Его результатом была мощная, вооруженная новейшим боевым оружием армия, готовая к мобильной современной войне, хорошо подготовленная физически и тактически, воспитанная в духе расового превосходства, высокомерная и уверенная в успехе.
ГЕРМАНИЯ И РОССИЯ ПОСЛЕ МИРОВОЙ ВОЙНЫ
После 1918 г. на определенное время в германской внешней политике возобладало «бисмарковское» направление, требовавшее дружественных отношений Германии и России. Наиболее показательным проявлением этой тенденции, поддерживавшейся в то время и армией, и кастой чиновников Министерства иностранных дел, являлся Рапалльский договор 1922 г.
Гитлер был против этого договора. Он считал, что «бисмарковская» Россия ушла в прошлое, в Москве царствуют большевизм и еврейский заговор — два смертельных врага Германии. За год до прихода к власти Гитлер говорил партийной верхушке в мюнхенском Коричневом доме: «Наше огромное экспериментальное поле лежит на Востоке. Там возникает новый европейский социальный порядок, и в этом величайшее значение нашей восточной политики. Конечно же, мы допустим в нашу новую правящую элиту представителей других наций, которые покажут себя достойными нашего дела… Мировые империи возникают на социальной основе, но очень скоро они оставляют эти ограничения позади». Гитлер говорил о планах перемещения целых народов, сознательном понижении жизненного уровня у отдельных из них, отрицании за ними права на образование и медицинское обслуживание.