Унижённые и оскорблённые
Шрифт:
– Любовь сильна; новая любовь может удержать его. Если и воротится ко мне, так только разве на минуту, как ты думаешь?
– Не знаю, Наташа, в нем все в высшей степени ни с чем несообразно, он хочет и на той жениться и тебя любить. Он как-то может все это вместе делать.
– Если б я знала наверно, что он любит ее, я бы решилась... Ваня! Не таи от меня ничего! Знаешь ты что-нибудь, чего мне не хочешь сказать, или нет?
Она смотрела на меня беспокойным, выпытывающим взглядом.
– Ничего не знаю, друг мой, даю тебе честное
– Ты думаешь, Ваня? Боже, если б я это знала наверное!
О, как бы я желала его видеть в эту минуту, только взглянуть на него. Я бы по лицу его все узнала! И нет его! Нет его!
– Да разве ты ждешь его, Наташа?
– Нет, он у ней; я знаю; я посылала узнавать. Как бы я желала взглянуть и на нее... Послушай, Ваня, я скажу вздор, но неужели же мне никак нельзя ее увидеть, нигде нельзя с нею встретиться? Как ты думаешь?
Она с беспокойством ожидала, что я скажу.
– Увидать еще можно. Но ведь только увидать - мало.
– Довольно бы того хоть увидать, а там я бы и сама угадала. Послушай: я ведь так глупа стала; хожу-хожу здесь, все одна, все одна, - все думаю; мысли как какой-то вихрь, так тяжело! Я и выдумала, Ваня: нельзя ли тебе с ней познакомиться? Ведь графиня (тогда ты сам рассказывал) хвалила твой роман; ты ведь ходишь иногда на вечера к князю Р***; она там бывает. Сделай, чтоб тебя ей там представили. А то, пожалуй, и Алеша мог бы тебя с ней познакомить. Вот ты бы мне все и рассказал про нее.
– Наташа, друг мой, об этом после. А вот что: неужели ты серьезно думаешь, что у тебя достанет сил на разлуку? Посмотри теперь на себя: неужели ты покойна?
– Дос-та-нет!– отвечала она чуть слышно.– Все для него! Вся жизнь моя для него! Но знаешь, Ваня, не могу я перенести, что он теперь у нее, обо мне позабыл, сидит возле нее, рассказывает, смеется, помнишь, как здесь, бывало, сидел... Смотрит ей прямо в глаза; он всегда так смотрит; и в мысль ему не приходит теперь, что я вот здесь... с тобой.
Она не докончила и с отчаянием взглянула на меня.
– Как же ты, Наташа, еще сейчас, только сейчас говорила...
– Пусть мы вместе, все вместе расстанемся!– перебила она с сверкающим взглядом.– Я сама его благословлю на это. Но тяжело, Ваня, когда он сам, первый, забудет меня? Ах, Ваня, какая это мука! Я сама не понимаю себя: умом выходит так, а на деле не так! Что со мною будет!
– Полно, полно, Наташа, успокойся!..
– И вот уже пять дней, каждый час, каждую минуту... Во сне ли, сплю ли - все об нем, об нем! Знаешь, Ваня: пойдем туда, проводи меня!
– Полно, Наташа.
– Нет, пойдем! Я тебя только ждала, Ваня! Я уже три дня об этом думаю. Об этом-то деле я и писала к тебе... Ты меня должен проводить; ты не должен отказать мне в этом... Я тебя ждала... Три дня... Там сегодня вечер...
Она была как в бреду. В прихожей раздался шум; Мавра как будто спорила с кем-то.
– Стой, Наташа, кто это?– спросил я, - слушай!
Она прислушалась с недоверчивою улыбкою и вдруг страшно побледнела.
– Боже мой! Кто там?– проговорила она чуть слышным голосом.
Она хотела было удержать меня, но я вышел в прихожую к Мавре. Так и есть! Это был Алеша. Он об чем-то расспрашивал Мавру; та сначала не пускала его.
– Откудова такой явился?– говорила она, как власть имеющая.– Что? Где рыскал? Ну уж иди, иди! А меня тебе не подмаслить! Ступай-ка; что-то ответишь?
– Я никого не боюсь! Я войду!– говорил Алеша, немного, впрочем, сконфузившись.
– Ну ступай! Прыток ты больно!
– И пойду! А! И вы здесь!– сказал он, увидев меня, - как это хорошо, что и вы здесь! Ну вот и я; видите; как же мне теперь...
– Да просто войдите, - отвечал я, - чего вы боитесь?
– Я ничего не боюсь, уверяю вас, потому что я, ей-богу, не виноват. Вы думаете, я виноват? Вот увидите, я сейчас оправдаюсь. Наташа, можно к тебе?– вскрикнул он с какой-то выделанною смелостию, остановясь перед затворенною дверью.
Никто не отвечал.
– Что ж это?– спросил он с беспокойством.
– Ничего, она сейчас там была, - отвечал я, - разве что-нибудь...
Алеша осторожно отворил дверь и робко окинул глазами комнату. Никого не было.
Вдруг он увидал ее в углу, между шкафом и окном. Она стояла там, как будто спрятавшись, ни жива ни мертва. Как вспомню об этом, до сих пор не могу не улыбнуться. Алеша тихо и осторожно подошел к ней.
– Наташа, что ты? Здравствуй, Наташа, - робко проговорил он, с каким-то испугом смотря на нее.
– Ну что ж, ну... ничего!..– отвечала она в ужасном смущении, как будто она же и была виновата.– Ты... хочешь чаю?
– Наташа, послушай...– говорил Алеша, совершенно потерявшись.– Ты, может быть, уверена, что я виноват... Но я не виноват; я нисколько не виноват! Вот видишь ли, я тебе сейчас расскажу.
– Да зачем же это?– прошептала Наташа, - нет, нет, не надо... лучше дай руку и... кончено... как всегда...– И она вышла из угла; румянец стал показываться на щеках ее.
Она смотрела вниз, как будто боясь взглянуть на Алешу.
– О боже мой!– вскрикнул он в восторге, - если б только был виноват, я бы не смел, кажется, и взглянуть на нее после этого! Посмотрите, посмотрите!– кричал он, обращаясь ко мне, - вот: она считает меня виноватым; все против меня, все видимости против меня! Я пять дней не езжу! Есть слухи, что я у невесты, - и что ж? Она уж прощает меня! Она уж говорит: "Дай руку, и кончено!" Наташа, голубчик мой, ангел мой, ангел мой! Я не виноват, и ты знай это! Я не виноват ни настолечко! Напротив! Напротив!