Unknown
Шрифт:
Она сжимает губы в тонкую линию и легонько кивает, будто ее голова сделана из стекла.
— Именно. Проходи я через это одна, то можно было бы с легкостью прийти к выводу, что я сумасшедшая. Но я не одна. Мы оба в этой ситуации, значит, это что-то другое. И меня это пугает, Силас.
Чарли открывает дверь и выходит. Я опускаю окно; девушка скрещивает руки на груди и выдавливает улыбку, указывая через плечо на дом.
— Думаю, можно быть уверенным, что я не обнаружу внутри домработницу с тарелкой жареного сыра.
Я тоже натянуто улыбаюсь.
— Ты знаешь мой номер. Позвони, если понадобится тебя
Ее улыбка сменяется хмурым выражением.
— Дамочка в беде. — Она закатывает глаза и тянется в окно за рюкзаком. — Пожелай мне удачи, малыш Силас.
Ее ласковые слова полны сарказма, и меня это задевает.
5 — Чарли
— Мама? — Мой голос ослаб и больше похож на писк. Я прокашливаюсь. — Мам?
Она выходит из-за угла, напоминая мне машину без тормозов. Я отхожу на два шага, пока моя спина не оказывается прижатой к входной двери.
— Что ты делала с этим мальчишкой?! — шипит она.
Я чую запах алкоголя в ее дыхании.
— Я… он подвез меня домой со школы. — Я морщу нос и вдыхаю через рот. Она нарушает мое личное пространство. Я тянусь за спину и хватаю дверную ручку на случай, если вдруг придется бежать. Я надеялась, что что-нибудь почувствую при виде нее. Все-таки, она — моя инкубационная матка и главный организатор всех семнадцати дней рождения. Я отчасти ожидала потока тепла или воспоминаний, чего-то знакомого. В итоге, я отхожу от этой незнакомки.
— Ты прогуляла школу! И была с этим мальчиком! Не хочешь объясниться?
От нее так пахнет, будто она только что искупалась во всем нашем барном ассортименте.
— Я сегодня… сама не своя. Я попросила его подвезти меня домой. — Отхожу на шаг. — Почему ты пьешь посреди дня?
Ее глаза округляются, и на минуту мне кажется, что она вполне может меня ударить. В последний момент женщина пятится и съезжает по стене на пол. Увидев слезы, я отворачиваюсь.
Ладно, такого я не ожидала.
С криками я могу справиться. А вот слезы меня нервируют. Особенно у незнакомки, которой мне нечего сказать. Она прячет лицо в ладони и начинает громко всхлипывать, а я прокрадываюсь мимо. Не знаю, нормально ли это для нее. Я мешкаю в конце коридора и начале гостиной. В итоге, оставляю маму в одиночестве и решаю найти свою спальню. Мне ей не помочь. Я ее даже не знаю.
Мне хочется спрятаться до той поры, пока я со всем не разберусь. Например, кто, черт возьми, я такая? Дом еще меньше, чем я думала. Рядом с моей рыдающей на полу матерью находится кухня и небольшая гостиная. Маленькие и аккуратные, они до упора набиты неподходящей мебелью. Дорогие вещи в дешевом доме. Передо мной три двери, одна из которых открыта. Я заглядываю внутрь и вижу клетчатое покрывало. Спальня родителей? Ну, явно не моя. Мне нравятся цветы. Вторая дверь ведет в ванную. Третья — еще одна спальня в левой части коридора. Я захожу внутрь. Две койки. У меня есть брат или сестра. Я стону.
Закрыв за собой дверь, я начинаю разглядывать комнату. Определенно сестра. Судя по ее вещам, она младше меня на пару лет. Я с отвращением смотрю на плакаты с группами, украшающие ее часть комнаты. Моя сторона куда проще:
Силас: Ты в порядке?
Я: Моя мать, похоже, алкоголичка, и у меня есть сестра.
Ответ приходит через несколько секунд.
Силас: Не знаю, что и сказать. Это так неловко…
Я смеюсь и откладываю телефон. Мне хочется покопаться вокруг, поискать что-нибудь подозрительное. В моих ящичках все убрано. Наверное, у меня ОКР1. Я разбрасываю по комнате носки и нижнее белье в попытке взбесить себя.
В ящиках пусто, в тумбочке пусто. Нахожу коробку презервативов в сумке под кроватью. Ищу дневник, записки друзей — ни-че-го. Я чистюля и зануда, если не считать картины над кроватью. И ту подарил Силас.
Мама на кухне. Я слышу, как она шмыгает носом и готовит себе еду. «Она пьяная». Может, задать ей пару вопросов? Все равно их не вспомнит завтра.
— Эй, э-э… мам, — говорю я, становясь рядом с ней. Она перестает готовить тосты и смотрит на меня мутными глазами.
— Я вчера не вела себя странно?
— Вчера? — переспрашивает она.
— Ага. Ну, знаешь… когда пришла домой.
Она проводит ножом по хлебу и размазывает масло.
— Ты была грязной, — нечленораздельно говорит женщина. — Я сказала тебе принять душ.
Я вспоминаю грязь и листья на кровати Силаса. Видимо, мы были вместе.
— Когда я пришла домой? У меня был разряжен телефон, — вру я.
— Около десяти, — она прищуривается.
— Я говорила что-нибудь… необычное?
Мама отворачивается и плетется к раковине, кусая тост и глядя на сток.
— Мам! Можно немного внимания? Ответь, пожалуйста.
Почему эта ситуация мне знакома? Я молю, она игнорирует.
— Нет, — просто говорит она. Затем мне приходит мысль: одежда со вчера. За кухней есть небольшой шкафчик со стиральной машиной и сушилкой. Я открываю машинку и вижу небольшую кучку мокрой одежды на дне. Достаю ее. Она определенно моего размера. Должно быть, я кинула ее в стирку в попытке смыть улики. «Улики чего?» Лезу в карманы джинсов. Внутри мятая и влажная бумажка. Я роняю джинсы и несу бумажку к себе в комнату. Если попытаюсь развернуть ее, она может порваться. Решаю оставить ее на подоконнике, чтобы подсохла.
Затем пишу Силасу.
Я: Ты где?
Жду пару минут и пробую еще раз.
Я: Силас!
Гадаю, всегда ли я так делаю; донимаю его, пока не ответит.
Отправляю еще пять сообщений, а после метаю телефон через всю комнату, закапываясь лицом в подушку Чарли Винвуд и громко крича. Вряд ли Чарли Винвуд когда-либо кричит. У нее нет характера, судя по комнате. Ее мама алкоголичка, а сестра слушает отстойную музыку. И откуда я знаю, что плакат над кроватью сестры сравнивает любовь с «бумом» и «хлопом»2, но не помню ее имя? Я бреду в другую часть комнаты и начинаю рыться в ее вещах.